Лились лучи его щедрот,Благоволенье простирая,От льдистых северных широтИ до полуденного края.Одаривал он, не считая,Достойного его щедрот, –При нем не гас, оскудеваяТалант под бременем забот.И Вивиани и Кассини[405]Его искали благостыни,Постигнувши пути планет.И щедрой пенсией НьютонаОн полонил бы в цвете лет,Отняв его у Альбиона,Когда бы мог быть взят в полонВеликий Исаак Ньютон.Гремела, словно вешний гром,Французского монарха слава:Для всей Европы образцомБыла Людовика держава.Шептались многие о том,Что мир он покорит штыком,Что все изменит – строй и нравы…Он покорил, вы были правы,Но не железом, а добром.
У вас нет учреждений, подобных памятникам щедрости наших королей, но ваша нация восполняет их отсутствие. Вы не нуждаетесь в мановениях властителя для того, чтобы чтить и вознаграждать всякого рода великие таланты. Сэр Стил[406] и сэр Ванбру[407] были одновременно комическими авторами и членами парламента. Архиепископский сан доктора Тиллотсона[408], посольство г. Прайора, высокая должность г. Ньютона, министерский пост г. Аддисона – не что иное, как обычные следствия признания, которым пользуются у вас великие люди. Вы осыпаете их благами при их жизни, вы воздвигаете им мавзолеи и статуи после их смерти – даже прославленным актрисам вы отводите место в своих храмах рядом с великими поэтами.
Брейсгёрдл[409], Олдфилд в былые годы –Заслуженно ли, в силу ль моды –На сцене нравились, и залИм бешено рукоплескал.Когда же, волею природы,Последний час их наступал,Слагались в честь усопших одыИ шел народ, за валом вал,В тот храм, где под немые сводыРоскошный склеп их принимал.И, мнится, ставят эти тениСвою судьбу другим в пример…Меж тем наш несравненный генийНа бедном кладбище МольерОбрел приют куда смиренней[410],А Адриенне Лекуврер[411] –Я принял вздох ее последний –В сосновом гробе – что обедня! –Жестокий, гнусный изуверСмел отказать, и ЛобиньерК реке в фиакре ночью темной,Тайком, как вор иль браконьер,Прах той отвез, чей дар огромныйРаек и чопорный партерВстречал хвалою неуемной…Вы видите ль, как, уязвлен,Отбросив лук, сей край растленныйСпешит покинуть Купидон?Как скорбны очи Мельпомены,Бросающей последний взглядНа зал, где столько лет подрядОна пленяла нас со сцены?
Кажется, все вновь влечет французов к варварству, из которого их исторгли Людовик XIV и кардинал де Ришелье. Горе политикам, не ценящим изящных искусств! На земле множество наций, столь же могущественных, как и мы, отчего же почти все они внушают нам мало уважения? Оттого, что в обществе презирают богача, лишенного вкуса и образованности. Главное, не думайте, что духовное владычество и привилегия быть образцом для других наций – легковесная честь; это непогрешимые признаки величия народа. Искусства всегда процветали при великих государях, а их упадок нередко знаменовал упадок государства, история изобилует такими примерами. Но эта тема завела бы меня слишком далеко. Пора закончить это письмо, и без того слишком длинное, присовокупив к нему маленькое сочинение, которое уместно предпослать моей трагедии. Это стихотворное посвящение той, которая играла роль Заиры; я должен по крайней мере поздравить ее с превосходным исполнением этой роли.
Затем, что и пророк из МеккиПодобной гурии не могВ сераль заполучить вовеки.Та к черный взор ее глубок,Что лишь на миг подымет веки –И труд мой, как он ни убог,В театре хвалят человеки.Но вот, взыскателен и строг.Его берет читатель некий –Хвалам конец. Таков итог.
Прощайте, мой друг. Содействуйте и впредь процветанию изящной словесности и философии, не забывая вместе с тем отправлять корабли в порты Леванта. Обнимаю Вас от всего сердца.
Вольтер
Письмо г. маркизу Шипионе Маффеи, автору итальянской «Меропы» и многих других знаменитых сочинений[412]
Сударь, те, у кого нынешние итальянцы и другие народы научились почти всему, греки и римляне, без пустых любезностей посвящали свои произведения друзьям и наставникам в искусстве. Как другу и учителю я и приношу Вам в дань французскую «Меропу».
