Книга Первая работа. Возвращение - Юлия Кузнецова

– Что за нейропсихолог? – спросила Ирэна. – Вы подготовили презентацию? Я же просила.

– Так это вы мне сказали? – промямлила я. – Я н-не поняла…

Ирэна посмотрела на меня, как на агента по впариванию «всего-чего-угодно», одного из тех, кто дежурит возле московских вокзалов, отзывает тебя в сторону и вкрадчиво начинает: «У нашей фирмы сегодня юбилей. По этому случаю у нас для вас скидка на весь ассортимент товаров».

– Это серьёзное место, – заторопилась я. – Мне его порекомендовали. Там занятия для детей. Память улучшается.

– Занятия? – повеселела Ирэна. – Ну и в чём проблема? Скажите Розе, пусть отвезёт!

– Проблема в том… что на первичном обследовании нужны родители… Я им звонила… Они так сказали.

– Нет. Это невозможно. У меня нет времени, Маш.

Она отвернулась к экрану, надела наушники, поднесла к губам микрофон. Потом перевела взгляд на меня, шумно вздохнула и снова сдёрнула наушники.

– Маш. Вы меня, конечно, плохой матерью считаете. Вы все. Роза тоже. Мол, на работе пропадает. Времени ребёнку не уделяет. Вам кажется, что всё это…

Она развела руками, указывая на стеллаж с замурованными цветами, на картины неизвестного абстракциониста, которые висели у неё вместо Данкиных рисунков, на люстру под потолком, состоящую из крошечных хрустальных капелек, похожих на слёзы.

– Всё это должно само упасть на голову матери, воспитывающей ребёнка в одиночку, – продолжала Ирэна. – Пусть так. Но! Ребёнок должен видеть, что мать – трудяга. И только так сам ребёнок научится трудиться. С этим, Маша, вы поспорить никак не сможете.

Ирэна погладила полукруглый стол, словно проверяя, хорошо ли она покорила дуб, не поднимет ли он мятеж, и снова придвинула к себе наушники.

Мне стало совсем холодно. Я отпустила лошадку в кармане и обхватила себя руками. А потом полезла в сумку и вытащила его. Последнее доказательство. Данкин тест.

– Вот, – развернула я смятую бумажку. – Вот… тут.

– Что это?

– Данин тест, – еле слышно ответила я. – Он очень плохо написан. Провален. И тут видно, посмотрите, что ей нужно заниматься не со мной, а…

– Подождите! – перебила меня Ирэна. – Вы сказали, что оценки не главное и тесты ничего не доказывают. Что ей не повезло. Остальные угадали, она нет. Главное – навыки. Вы сказали, у вас есть критерии для оценки её прогресса! Это же ваши собственные слова, Маша! Вы отвечаете за свои слова?!

Её лицо потемнело, словно тоже стало дубовым. Мне хотелось провалиться сквозь землю или замёрзнуть насмерть, что угодно, лишь бы не слышать этих фраз, которые я произнесла в порыве самолюбования и бахвальства, в страхе лишиться работы. Всё вокруг показалось каким-то жутким, а прежде всего – кожаное кресло, на котором я сидела. В голову сами собой полезли дурацкие мысли о том, чья это кожа и как её сдирали, дубили, красили… Меня передёрнуло от отвращения. Я разжала руки, которыми сама себя обнимала за плечи, и подсунула их под спину, чтобы хоть что-то было между мною и креслом.

– Я ненавижу, – чётко произнесла Ирэна, – ненавижу возвращаться и тратить силы и время на те вопросы, которые для меня решены и закрыты. Всё, Мария. Аудиенция окончена.

– Я уйду, – сипло сказала я, поднимаясь. – Совсем уйду. И вам придётся возить её к нейропсихологу.

– Если ты уйдёшь, я найду ей другую, такую же, как ты, девчонку, – с угрозой сказала Ирэна. – И уж она-то справится с таким плёвым делом, как подготовка к школе. Она будет ходить к нам домой. Незаменимых людей нет. Точка.

Камешек боли вдруг разросся и превратился в снежный ком, который застрял в горле, не давая продохнуть. Над моей головой заливалась хрустальными слезами люстра, а под ней плакала я. Точнее, не плакала, а сдерживала слёзы. Что-то подсказывало мне, что Ирэна не скроет презрения, увидев «излишнюю эмоциональность».

Я развернулась к двери.

– Маш, передайте Розе Васильевне, что она может уйти через час, – сказала обычным, не деревянным тоном Ирэна. – Моё совещание закончится в пятнадцать минут десятого.

Как будто не она только что втыкала в меня острые слова-булавки, как шаман в куклу вуду. Как будто не она содрала с меня лохмотья уверенности в себе.

Я открыла дверь и осторожно занесла ногу над ступенькой. Слёзы душили меня. Я сдерживалась. Умру, а реветь не буду – ни перед Ирэной, ни перед Розой Васильевной. Хотя в эту секунду я страдала так, как никогда в жизни.

Ведь я думала, что пожертвую работой ради занятий в «Кубике Рубика» и все оценят мою жертву и будут благодарны. Я думала, что нащупала дно и теперь осталось залечь на него и ждать, пока над головой пронесутся бури. А теперь оказалось, что под моим дном меня ждало ещё одно, более глубокое и мрачное, залегая на которое, ты понимаешь, что никому совершенно не нужен.

В тот вечер дно нащупала не только я. Листки денежного дерева пожелтели и пожухли окончательно. Оно умирало…

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Без темы

Привет. Видела твоё письмо. Не могу читать, писать, отвечать и думать. Мне плохо и больно. Прости.

М.

Глава 38

Чайная колбаса

Через час высокого и худого охранника, которого я мысленно назвала Дон Кихот, сменил толстенький и приземистый Санчо Панса. И, конечно, он тоже спросил меня:

– Вы кого-то ждёте?

– Да, – выдавила я, – с пятнадцатого этажа…

Он важно кивнул своей круглой головой, почесал в затылке и отправился к стойке. Это была проверка, ведь наверняка Дон Кихот сообщил ему, кого я жду и как давно.

Я опустила голову и в сотый, а может, в тысячный раз принялась разглядывать плитку в их элитном подъезде. Плитка была всех оттенков шоколада – тёмного, молочного, белого. Геометрический рисунок притягивал взгляд, и я невольно начала думать, как бы я всё это съела. Сначала белый шоколад, потому что я его не люблю, потом тёмный, потому что он горький, потом молочный… Всякий раз, когда я доходила до молочного, меня начинало подташнивать от приторности. То ли дело – плитка на кухне у сеньоры Рибаль. Произведение искусства!

Мама звонила уже раза три. Все три раза я сдержанно отвечала:

– Мне необходимо дождаться Розу Васильевну. Позвоню, как двинусь домой.

Сидела я на жёсткой тёмно-синей банкетке у почтовых ящиков. Ящики тоже были двух оттенков шоколада, тёмного и сливочного, и среди них не было ни одного с оторванной или покорёженной дверцей. У всех ящиков изо рта торчали элитные журналы о моде и архитектуре под стать элитному подъезду.

Наверное, на этой банкетке ждали всякие курьеры и посыльные – в общем, те, кто в моей голове обозначался как разнорабочие, и вот я тоже стала одной из них.

Дождаться Розу Васильевну и правда было необходимо. Я должна была сказать ей о цветке, который погибал прямо у дверей их квартиры. Иначе что я за друг такой… Друг цветка, а не Розы Васильевны.