Книга Первая работа. Возвращение - Юлия Кузнецова

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Друг

Привет, Хорхе!

О нет! Конечно, нет! Друг – это просто друг. Я поругалась с ним, но он хороший. Умеет играть на губной гармошке. Его песни лечат моё сердце и помогают найти выход под толщей воды.

С надеждой,

Маша

Глава 37

Дубовый кабинет

– В пятницу вечером, после занятия, – сказала отрывисто Ирэна. – Я работаю дома, так что смогу вас принять. А это точно нельзя обсудить по телефону?

– Нет, – виновато сказала я. – Речь о занятиях… для Даны. Очень важных. Лучше лично.

– Тогда в пятницу в восемь. И приготовьте презентацию!

Последнее она сказала не мне. Такая уж она была, Ирэна. Многозадачная.

Дверь домашнего кабинета Ирэны была всегда закрыта. Я ни разу не видела, чтó внутри. Мне представлялось, будто бы там всё космически-металлическое и на кнопках. Нажал на кнопку – из блестящего шкафа выехал вентилятор и обдувает тебя. Нажал на другую – подан готовый кофе капучино с пенной шапкой. Нажал на третью – на крышу сел твой личный самолёт. Так я думала до тех пор, пока однажды, ещё в прошлом году, не услышала разговор Розы Васильевны с подружкой: «А кабинетик у неё прелесть. Там всё такое дубовенькое».

Я решила тогда, что «дубовенькое» – это как в Хогвартсе кабинет профессора Дамблдора. Правда, тёмные стеллажи и крепкий стол совсем не вязались с обликом Ирэны – блондинки в плюшевом спортивном костюме. Ей скорее подошла бы резиденция Долорес Амбридж, где мебель изящна, а с тарелочек, развешанных по стенам, мяукают котята.

Как бы то ни было, я постучалась к Ирэне ровно в восемь. В моём кармане притаилась деревянная лошадка – на счастье.

– Входите! – услышали мы с лошадкой. – Осторожно, ступенька!

– Где? – не поняла я, шагнула внутрь и тут же ойкнула от боли, подвернув ногу.

Пол в кабинете был расположен чуть ниже, чем во всей остальной квартире.

– Я же сказала, – с лёгким раздражением упрекнула меня Ирэна.

Она сидела за столом в крутящемся кресле из красной кожи, с высокой спинкой. На ней был плюшевый костюм, на этот раз ярко-голубой. Волосы Ирэна высветлила почти до белого цвета (кажется, он называется платиновым), и от этого её кожа казалась совсем светлой, а взгляд – холодным.

На голове у неё были наушники с микрофоном; сама же Ирэна не отрываясь смотрела на экран ноутбука и периодически щёлкала по клавиатуре.

– Садитесь, – коротко сказала она. – У меня скоро закончится совещание.

Я прохромала ко второму креслу, тоже красному и со спинкой, но чуть поменьше. Опустилась в него, потёрла ногу и огляделась. Тут и правда было «всё дубовенькое»: и стол, и стеллаж с книгами, – но не тяжёлое и мрачное, а какое-то округлое, ласковое. Словно крепкое дерево было умято, уговорено быть гладким и нежным по приказу Ирэны.

Пахло смесью духов и кофе. Рядом с Ирэной стояли небольшой френч-пресс и чашка, из которой она иногда отпивала. Я заметила на чашке слабый след розовой помады.

В кабинете было довольно прохладно, хотя никаких кнопок и вентиляторов не наблюдалось. Я поёжилась, погладила по гладкой спине лошадку в кармане и покосилась на картины, висевшие на стене. На одной был изображён чёрный круг, а рядом с ним нарисован знак вопроса. На другой – много-много мелких зелёных пятнышек, заключённых в красно-жёлтый овал. Наверное, это была современная живопись, но больше всего картины смахивали на ребусы из Данкиной книжки. К слову сказать, в кабинете не нашлось ни одного предмета, напоминавшего о Данином существовании, – ни рисунка, ни поделки, ни фотографии.

«Интересно, долго ей ещё? – подумала я, всё больше ёжась от холода и поглаживая подвёрнутую ногу. – А то так и задубеть недолго в этом дубовом кабинете…»

Разглядывать Ирэну было неловко, и я перевела взгляд на книжный стеллаж. Ровными нетронутыми рядами гордо высилась классика: Пушкин, Толстой, Карамзин. Зачем ей это? Для статуса? Чтобы на посетителей впечатление производить? Сомневаюсь, что она знает, кто написал «Наталью, боярскую дочь», или перечитывает на досуге «Полтаву».

Впечатление выходило гнетущее. Книги как часть декора удручали.

Моё внимание привлекли то ли небольшие стеклянные вазочки, то ли какие-то кубики, украшавшие открытую часть стеллажа. Приглядевшись, я поняла, что в стекло впаяны настоящие цветы. Жёлтые и красные розы, тюльпаны, ирисы, какие-то незнакомые сиренево-белые цветочки… Мне внезапно перестало хватать воздуха. Зачем их замуровали?

– Так, ну что у нас? – деловито спросила Ирэна, снимая с головы наушники и со стуком кладя их на крепкий стол. – Маш, вы устали? Чаю хотите? Я пью чай со вкусом кофе. Кофе нельзя, и вот приходится…

Она дружелюбно улыбнулась.

– Нет, спасибо, – сдавленно произнесла я, стараясь не смотреть на замурованные цветы.

– Тогда к делу! – хлопнула в ладоши Ирэна, потом покосилась на часы и добавила: – А то у меня следующее совещание через десять минут.

– Да… Ирэна, вы ведь понимаете: у Даны проблемы с памятью.

– Ма-а-аш, – протянула она с улыбкой и зевнула. – Вы опять? Обсуждали ведь. Проблема не с памятью, а с усидчивостью. А усидчивость развивается только одним способом – сидя!

Довольная каламбуром, Ирэна откинулась на спинку кресла и покрутилась на нём из стороны в сторону. Отпила из кружки и глянула на часы.

– Понимаете, она старается, – медленно, со значением проговаривая каждое слово, произнесла я. – Но часто она забывает то, что делала или говорила минуту назад.

– Значит, плохо старается.

– Старается хорошо! – возразила я чуть резче, чем собиралась.

Наверное, потому, что болела нога.

– Помните, у неё были мышки? Семейство Ратон? Она очень любит играть в них. Только забывает даже, куда их положила.

Ирэна испытующе посмотрела на меня.

– Хорошо, – наконец сказала она, – допустим. Я тоже замечала рассеянность. И ещё повышенную эмоциональность. Забудет что-нибудь и, вместо того чтобы вспомнить: «Мамочка, мамочка, дай обниму».

Последнее она произнесла чуть ли не с отвращением.

– Она вас любит, – тихо сказала я.

– Любовь нельзя использовать для достижения цели, – жёстко ответила Ирэна. – Слыхала я такое на работе. Одна говорит: «Ну что, досталось от начальника?» А другая: «Не! Я ему глазки построила, и он простил!» Вот и Дана на тот же путь становится. Не признавать ошибки и не пытаться их исправить, а «построю глазки, и всё простят». Ненавижу такое!

Ирэна раздражённо качнула головой.

– Маш, давайте конкретнее. – В её голосе появилась жёсткость. – Вы что предлагаете?

– Центр, – заторопилась я. – Вот тут на бумажке адрес. Там нейропсихолог. Они работают с памятью.