Книга Самолет улетит без меня - Тинатин Мжаванадзе

– Эй, эй! Очнись, это только сон!

Прозревая, она медленно, как и все в последние несколько лет, опознает сестру.

Много лет ее от ночного крика спасал муж. Толкал в бок и громко говорил – опять за тобой голые мужики гонялись? Открой глаза, не сбыться твоей мечте! Нестан сердилась и смеялась. Прошлым январем мужа не стало, а сны остались. Теперь до конца стеречь ее ночной покой будут только женщины. Они лучше пахнут, и не так сильно толкаются, и не надо им ничего объяснять – сами знают, что делать.

Нестан лежит и ждет, пока сестра – младшая, хоть и всего на пару лет, но все же младшая, – копошится на своей стороне кровати в лиловом полумраке, нашаривая тапки коротенькими ножками.

А у меня длинные, незаметно улыбается Не-стан и шевелит узкими стопами под одеялом. Это она пока еще может сделать сама.

Цаци покряхтывает и уходит в ванную. Дом и город спят, как будто и не было никогда солнца и людей. Ее дом, ставший таким же тихим, как она сама.

– Поехали к нам, – уговаривали дети, то один, то другой, то третий, беря в горячие сильные руки ее узкую смуглую ладонь. – Тебе там веселее будет, и нам спокойнее, ну что ты без нас тут одна! Поехали?

Нестан сжимала слабенькими пальцами ладони сыновей и не соглашалась.

– Вы поймите, люди говорят уже про нас, что мы не хотим вас к себе брать, куда это годится! – воспитанно сердились невестки.

Ай, вот горе тоже, что люди скажут. До того ли мне, воспитанные мои.

Говорить Нестан было тяжело – дыхания не хватало. Она крепилась, сколько могла, пока в доме длился гвалт и хаос – кто ушел, кто пришел, кто дверью хлопает, кто водой залил паркет, кто сковородку сжег – уезжайте уже скорее!!

Внуки здоровые, шумные, как ни стараются быть потише – все равно дом ходит ходуном, и сердце заходится.

Уезжайте, любимые мои.

Цаци, наконец, пришла и начала ежеутренний процесс подготовки пациента. Спустила легкие ноги сестры на пол, взяла за кисти рук, уперлась в комод рядом, рванула – усадила. Теперь надо переждать, пока кровь перестанет мельтешить в голове.

Потом палку в руку, поднять с постели и медленно-медленно добрести до ванной.

Врачи все время говорили – это очень хороший признак, что она такая опрятная и сама справляется с гигиеной. Долго ли так продлится – знает один Бог, но пока слава Его имени и спасибо детям, так хорошо все устроили – почти нигде не нужно висеть в воздухе, везде есть на что опереться.

Помыться, переодеться: – «Опять в серое? Зачем тебе невестка эту бордовую кофту подарила, ужас ты сидячий» – и угнездиться на своем диванном троне. Подушка за спиной, подушка под локтем, на табуретке – вода, телефон и пульт от телевизора, в блюдечке – пригоршня таблеток; и день начался.

Цаци ушла варить себе утренний кофе.

– Тебе сделать? – доносится из-за двери глуховатый голос.

Зачем спрашивать, одну чашечку-то я в день выпью, хотя вкуса уже никакого, бурая жижа. Но запах, запах…

Раньше в это время ее бы и след в доме простыл. Обычно все хозяйки успевали сгонять за свежим хлебом или творогом и садились у кого-нибудь за первым кофе. Нестан никуда не могла уйти, потому что напротив жила Седа.

Седа каждое утро мыла площадку мыльной водой, потом выносила маленький столик с двумя табуретками и, распахнув соседкину дверь, зычно звала:

– Нестан! Неста-джан! Моди, ахчи, кофе пит!

Нестан, наспех вытирая руки полотенцем, откликалась:

– Монца, Седа, ерти цути! Что принести?

– Ах ты, шатлах, что ты можешь принести: зубы мне ломать об твою каду?! Сио ест, сио!

Первый утренний кофе надо было пить именно с Седой, и именно на площадке, потому что лишь там была настоящая прохлада – солнце уже вовсю палило двор, и его не боялись только дети, пробующие каникулы на вкус.

Седа выносила на подносике две полные чашки с коричневой пенкой и звала второй раз:

– Нестан, эсе шатлах – остав своих мужиков, что, чай сам не налиот?!

– Седа-джан, здравствуйте, дорогая, как поживаете?

Седа чинно поджимала губы и с удивительным искусством демонстрировала одновременно негодование и уважение к главе соседской семьи, уходящему на работу.

– Мужь – это душман, – бросала она ему вслед, обращаясь к Нестан.

– Что, твой Рафик тоже был душман? – дуя на кофе, с подвохом спрашивала та.

– Ээээ, мой Рафик, что мой Рафик: умэр и сио! А я тут мучаюсь, дочек не могу замужем выдат.

– Какие у тебя девачки, Седа-джан, магари гогоеби, ратом не могут замуж виити? – который раз задавала риторический вопрос Нестан, и разговор шел по накатанным рельсам.

– Пачиму, Нестан, что, ни знаишь?! Маи девачки – такии дамашнии, а какие торт пекут, дома сидит, никуда ни ходит. А мужикам что нада?! Я знаю, что им нада?

– Ра вици, Седа, ра вици.

– Вот на эту Марину пасмотри, – Седа всегда говорила громко, не заботясь, услышат ее или нет. – Эсе разве калиа?! Сидит, черт пабери, красворд ришаит, дома – сабака, шайтан, ни убирает, ничиво! А мужу ниво ест. Я знаю пачиму?!

Нестан, выпив первый Седин кофе, решает, кто что готовит на обед, договаривается вместе пойти на «швейку» – так называется местный базарчик, – и соседки расходятся по своим делам.

Двери не запирались никогда, обедами делились каждый день: не чтобы похвастаться или от бедности, а – «шайтан, я же ни шатлах, один буду в углу кушаит?!». Пироги пеклись навынос – целому двору, неважно, что самые простенькие, если у кого-то было застолье – соседки разбирали продукты, готовили каждая по блюду и приносили, как по волшебству наполняя стол до предела.

Как-то Нестан варила пхал-лобио, Седа зашла и сморщила нос.

– Неста-джан, это что, свиниям пахлебка делаеш?

– Рас амбоб, Седа-джан, ты попробуй.

– Астав, ахчи, ваняит!

– Пасматри, Седа-джан, как надо кушат: наливал полный миска, чади поломал туда, перец наломал, бери ложка и ешь!

Седа, морщась и брезгливо поджимая губы, взяла ложку и осторожно пригубила густое пахучее варево.

– А эта что за бели кусочки?

– А это пхали – качеришка, да, так называется?

– Вах, шатлах, какой вкусный. Ахчи, дай-ка еще распробуват.

С тех пор Седа каждый раз требовала себе большую миску пхал-лобио и рассказывала, как она ошибалась – думала всю жизнь, что аджарцы едят какую-то свинячую похлебку, а это так вкусно!

А если играли тбилисское «Динамо» и ереванский «Арарат», разгорались такие баталии, что потом соседки злобно хлопали дверями и не смотрели друг на друга, но продолжалось это молчание самое большее неделю.

Нестан была строгой матерью, и Седа тоже, в этом у них царило полное согласие.