Книга Самолет улетит без меня - Тинатин Мжаванадзе

Во-первых, он был знаменитостью, во-вторых, волочился галантно, в-третьих – у меня в ту сессию не было стипендии из-за физрука-идиота, а родительских денег не хватало, и я против своих правил соглашалась на ужин в ресторане, а один раз даже позволила повести себя к парикмахеру.

Пока мне накручивали бигуди, К. читал биржевые новости, а когда я появилась с каравеллой вместо волос, он сделал квадратные глаза, и мы молча вышли на улицу.

Некоторое время шли рядом, и я стала распутывать свои волосы пальцами – беспощадно, растрепывая их и вытягивая, и мы вместе захохотали, внезапно став приятной компанией друг другу.

Подарков я не принимала, этот неукоснительный принцип соблюдался всю жизнь и чуть не потащился за мной в замужество, но вовремя был пресечен.

А вот поужинать в ресторане «Потсдам» – это мы с удовольствием.

Ресторан был респектабельный, сдержанный, крахмальный, приглушенный и с бархатным воркованием оркестра – К., по его словам, очень часто сюда ходил.

Заказал он мне все сам – вообще был такой взрослый и искушенный, из высокородной семьи марокканской столицы, попал сюда просто потому, что из отечества его выперли за анархические выступления, и до сих пор не уверена – пургу ли гнал или правду говорил.

Хотя на фотографиях действительно было на что посмотреть – роскошные свадьбы в обморочно-ярких тонах, сверкающие подносы со сладостями, залы с арками и фонтанами, восточные дамы с гривами воронова крыла и обилием золота. Сам К. даже на фотографиях смотрелся как приблудный цыпленок в павлиньем питомнике.

В универе его слава была жестока и ужасна – совратитель! Чему там было совращать, я вас умоляю – рост метр двадцать на коньках и в шляпе, ножки кривенькие, разве что одет всегда безупречно – денди, ну и улыбка сияет, как вывеска дантиста. Кожа еще гладкая и оливковая.

Что это я его расписываю, как будто коня на продажу!

Он сам рассказал мне, откуда растут ноги у его жестокого женолюбия – в духе «поматросить и бросить».

Любил девушку из Касабланки, красивую как смерть, а она возьми и брось его. Тут даже гадать не надо – что они, как у одной мамы родились все?!

Давняя история, пил даже, чуть не съехал с катушек и потом решил мстить.

Он вообще-то был приятный собеседник, и мне как-то стало интересно – почему на меня его обаяние не действует? На всех – да, а на меня – нет?

Принесли ужин, я набросилась на еду, как пьяный матрос.

– За что ты мне нравишься – ты такая натуральная, – с полуулыбкой сказал К., наблюдая за мной якобы с любовью и обожанием.

Ни в чем нельзя быть уверенным – потому и якобы.

Он уже успел мне насолить, рассорив с подругой насмерть.

Подругу он, как и многих, соблазнил, я ее ругала и предупреждала, и он, конечно, поматросил и бросил, был жуткий скандал, а меня подруга за правоту возненавидела.

В итоге по непостижимой для меня самой черте характера – делать назло – я стала сближаться с К.

Должно быть, у меня тоже была проблема, но выглядела я неуязвимой и безупречной, что его и подкупило. Он хотел найти ту, которая будет чистой, – что-то вроде такого он сказал.

Ха! Не знал он, что я как раз оттуда, где такую лапшу девочкам вешают килотоннами!

– Я хотел с тобой серьезно поговорить, – сказал К., заметно волнуясь.

Я продолжала самозабвенно поглощать фирменное блюдо «Потсдам» с тремя видами мяса.

– Ммм, – для приличия покивала поощрительно – говори, мол.

– Я хочу сделать тебе предложение.

Мне очень не хотелось отрываться от еды – она могла остыть, но совсем не реагировать – это было бы, воля ваша, некрасиво. Зачем обижать того, кто тебя кормит?

– Почему ты молчишь? – слегка вибрируя голосом, спросил К.

Я вздохнула.

– Предложение – какое?

– Я хочу жениться на тебе. Послушай, не перебивай меня, – торопливо заговорил он, и далее передо мной стали разворачиваться скатерти-самобранки.

И дом на берегу в двадцать шесть комнат, и свобода, и путешествия, и работай где хочешь, и… Хочешь кино? Будет тебе кино: позволю учиться дальше. Хочешь жить в Европе? Будет тебе Европа, только пальцем покажи – где.

Он говорил долго, а мой ужин стыл, а мне завтра было не на что позавтракать.

– Наверное, нет, – прервала я цветистый поток, и он даже не удивился – чего можно ждать от надменной недотроги.

– Ты подумай все-таки, – сказал он. По-моему, он ожидал такого ответа, но облегчения я не заметила – гроздья девок висли у него на шее, а тут такой облом.

– Подумаю, – легко согласилась я. – Можно я попробую с твоей тарелки?

Конечно, я подумала.

Представила себе, что все – правда. Как было бы хорошо – буду посылать денег родителям, отремонтируем дом, папе машину новую куплю, всем помогу, и они простят, что я уехала с нехристем и уродом, даже не по любви – люблю-то я другого.

А ему – любимому – тоже наука будет. Нечего мной пренебрегать.

На второй день К. пришел снова приглашать меня – на этот раз ужин был у него в комнате.

Он словно ждал, что я сейчас отвечу согласием. Сказал, что стал изучать музыку моей страны – хотел слушать долго, говорит, и не смог – очень уж однообразная, как будто воют в горах.

Мы продолжали ужинать, мирно беседуя.

– Ну так как же ты мне ответишь? «Да»?

Я посмотрела на него, как на инопланетянина.

– Нет, – сказала я мягко, насколько могла. – Ты и сам понимаешь почему.

К. улыбнулся, и в его глазах мне увиделось бешенство дикого человека.

А ведь сам рассказал, что свою красавицу он избил так, что она оглохла и две недели лежала в больнице. Ему нельзя поддаваться.

– Ты ничего не понимаешь в музыке моего народа, – пояснила я. – Так-то ты отличный парень, конечно.

Перед сном я включила «Оровела» и с наслаждением лила тяжелые слезы любви – полуденный зной, бьжи в упряжке, сухая земля.

Нет, не будет ремонта и новой машины папе.

Вскоре К. женился на девушке, которая резала из-за него вены.

Она рожала ребенка одновременно с его любовницей, которую он тоже опекал.

Они в самом деле уехали в его страну и поселились в особняке в двадцать шесть комнат.

Единственное, что меня беспокоит в этой истории, – как именно было приготовлено фирменное блюдо «Потсдам».

Нестан

Ей снится каждый раз одно и то же: что один из трех ее сыновей в дороге, и она ждет вестей, когда же он вернется, и внезапно откуда-то приходит черное и страшное – случилось то самое, непоправимое, и она кричит, кричит так, как никогда не могла себе позволить кричать наяву, и кто-то рядом трясет ее за плечо, вытаскивая из вязкого болота кошмара: