Книга Симфония тьмы - Чингиз Абдуллаев

– Он в вашем центре, в Женеве, – понял Дронго.

Якобсон подозрительно взглянул на него.

– Откуда вы знаете про наш женевский центр?

– Мне говорил об этом мистер Асанти, – ответилДронго. – Вам не кажется, что ваша подозрительность уже переходит всякиерамки разумного?

– Не кажется, – огрызнулся Якобсон, – этопроклятое турне все еще не кончилось. И в каждом городе мы несем потери.Сначала убили моих телохранителей в Париже. Потом мы потеряли Мартина. СейчасРэнди. Мы платим слишком большую цену за эти концерты.

– Я не мог представить, что вы так будете сожалеть оМартине и Рэнди, – холодно произнес Дронго.

Якобсон взглянул на него, скрипнув зубами. Потом выдавил:

– Иногда я жалею, что мы вообще обратились за помощью ктакому специалисту, как вы. Звоните, Барбара. У нас еще много дел.

– Я поеду на поезде, – решительно сказал Дронго.

– Как обычно, – кивнул Якобсон, – думаете,опять на нас нападут в аэропорту?

– Нет. Просто я могу вам помочь таким образом. Пилотамвы можете объяснить, что часть вашей группы поехала поездом, а часть летит вШвейцарию. В таком случае они не будут выяснять, где именно находится Осинскийи кто из нас композитор.

– Это вы хорошо придумали, – кивнулЯкобсон. – И кого вы хотите на этот раз взять с собой?

– Барбару…

Он назвал это имя спокойно, но Барбара, услышав свое имя,вздрогнула. Брет и Хуан переглянулись, а Якобсон презрительно усмехнулся.

– Хорошо. Пусть будет Барбара. Когда вы будете воФранкфурте?

– Я не помню расписание поездов наизусть, –ответил Дронго. – В любом случае, думаю, это будет быстрее, чем вашпереезд до Женевы и обратно. Барбара, если можно, уточните, пожалуйста.

Она кивнула, набирая новый номер. Задала несколько вопросов,быстро записывая ответы на фирменном блокнотике «Пулитцер». В отелях любогокласса в Европе и Америке рядом с телефоном лежат фирменная ручка и блокнототеля. Она положила трубку и посмотрела на Дронго. На Якобсона она почему-тоизбегала смотреть.

– Через сорок минут в Кёльн выходит поезд сто сорокседьмой. Ровно в тринадцать ноль шесть. В пятнадцать сорок две он будет вКёльне. Там нужно сделать пересадку на восемьсот двадцать третий «Интерсити»,который прибудет во Франкфурт в восемнадцать ноль семь, – прочитала она побумаге.

– Вы успеете собраться? – спросил Дронго. –До вокзала минут десять езды.

– Постараюсь, – кивнула Барбара, снова поднимаятрубку. – Заказывать самолет? – спросила, обращаясь к Якобсону, так ине посмотрев в его сторону. Тот не обиделся.

– Конечно, Барбара, – сказал он, –постарайтесь сделать это быстро, чтобы не опоздать на поезд с мистеромСаундерсом.

– Вы дадите мне какое-нибудь оружие? – напомнилДронго.

– Мне надоело раздавать вам пистолеты, мистерСаундерс, – раздраженно заметил Якобсон и нехотя разрешил: – Брет, выдайтеему из ваших запасов.

Брет, улыбаясь, вытащил из кобуры «магнум». Получив оружие,Дронго почувствовал себя немного увереннее. Не из-за наличия оружия. Просто онпривык к «магнуму» и часто пользовался им в своих путешествиях.

Но оформление заказа заняло довольно много времени, исамолет обещали подготовить только к шести часам вечера. Поэтому Дронго иБарбара, опоздавшие на поезд, отходивший в Кёльн в час дня, поехалитрехчасовым, спокойно собрав свои вещи и прибыв на вокзал за пятнадцать минутдо отправления.

Непосвященные туристы не знают, что, кроме номеров, укаждого голландского поезда, следующего в сторону Кёльна, есть свое название.Сто сорок третий утренний носит гордое имя Эразма Роттердамского, сто сорокпятый был назван по имени Франса Гальса, сто пятьдесят третий получил имявеликого Босха, а третий номер, самый удобный и выходящий в девять часов утра,назван именем самого выдающегося голландского мастера – Рембрандта. Дронго иБарбара выехали в Кёльн на сто сорок девятом, носящем имя знаменитого Вермеера.Очевидно, голландцам было чем гордиться, и они не упускали случая подчеркнутьэто творческое наследие.

С вокзала Барбара позвонила по известному ей номеру местномурезиденту ЦРУ и сообщила, что выезжает во Франкфурт. О смерти Рэнди она несказала, но резидент спросил сам:

– У вас ничего не произошло необычного?

– Нет, – сказала Барбара, глядя на Дронго, –у нас все в порядке.

– Запомните телефон во Франкфурте, – предложилрезидент.

Барбара могла и не знать о случившемся покушении, тем болееесли оно удалось. Убийце будет трудно оправдаться перед своими хозяевами, еслион не сумеет доказать, что попал точно в цель. А живой Осинский, которыйпоявится сегодня вечером во Франкфурте, позволит усомниться в его искренности.Но сам вопрос резидента лучше всего свидетельствовал о причастности его службык наполовину удавшемуся покушению.

На этот раз в вагоне первого класса было довольно многолюдей. Удобства железной дороги были очевидны. До Кельна поезд шел чуть болеедвух с половиной часов, а оформление билетов, погрузка в самолет, проезд доаэропорта в Амстердаме и из аэропорта в Кёльне заняли бы время даже большее,чем два с половиной часа.

Дронго взял на вокзале расписание поездов, следующих вКёльн. Он принес его в купе и долго, внимательно изучал. Наконец Барбара невыдержала:

– Там что-то интересное? Вы так долго читаете эторасписание.

– Для меня да, – пробормотал Дронго, – простопотрясающая картинка. В некоторых местах пауза между поездами составляет всеготри минуты. Вы представляете абсолютную точность этих поездов?

Барбара выросла в Соединенных Штатах, где подобнаяпунктуальность в расписании поездов была обязательной. Она пожала плечами, непонимая, чему он удивляется. Дронго продолжал:

– Однажды в Токио я обратил внимание на расписаниеавтобусов. В огромном многомиллионном городе автобусы ходили по расписанию сточностью в одну минуту. Это меня тогда здорово поразило. Все-таки у нас быласовсем другая цивилизация. Там опоздания даже на полчаса считались в порядкевещей.

– Вам было нелегко, – улыбнулась Барбара.

– Да нет, я бы не сказал. Мы просто привыкли к такомуположению дел и считали его в порядке вещей. Зато у нас были совсем другиеидеалы. Другое отношение к жизни. Для вас было важно, чего человек добился,чего достиг. Вы были слишком увлечены материальной стороной цивилизации. Незнаю, может, это было рациональнее. Но в нашей цивилизации все было несколькоиначе. Ценность представлял человек сам по себе, хотя положение много значило.Но у нас чиновник мог быть и зачастую был абсолютным идиотом, а работавший водворе дворник читал Аристотеля и Платона. Такое случалось. У нас училинекоторым моральным ценностям гораздо глубже, чем у вас. Хотя, признаю, оченьмногие лицемерили.