Книга Дар топора - Орнстейн Роберт

загадочных письменах». Отчасти характерный для XIX столетия ажиотаж вокруг статистики, несомненно, был следствием социального беспорядка, вызванного Французской революцией, тогда как британская статистика предлагала, похоже, инструмент контроля над такого рода неурядицами, причиненными сверхбыстрой индустриализацией.

Человеком, спасшим власти в трудной ситуации, был Адольф Кетле, бельгийский математик, изучавший астрономию в Париже в 1820-х годах и находившийся под большим влиянием идей Лапласа. Вышедшая в 1835 году работа Кетле «Человек и развитие его способностей» мгновенно стала бестселлером. В ней Кетле описал статистический метод, позволявший значительно усовершенствовать социальный контроль «разделения и властвования» и заключавшийся в сведении личности к некой норме, названной им «средним человеком».

Используя терминологию и аналогии, заставляющие вспомнить об астрономии, он попытался рассчитать закон, управляющий общественным поведением на основе законов распределения ошибок, первоначально сформулированных астрономами и математиками для коррекции неточностей, возникающих вследствие несовершенства инструментов и субъективных причин при наблюдении небесных явлений. Средний человек, говорил Кетле, есть аналог физического центра гравитации, «значение, вокруг которого колеблются социальные элементы». Кетле был уверен в пророческой силе своей системы: «Мы сможем исправить законы, которым с рождения был подчинен каждый человек в разных странах, и таким образом сумеем проследить путь центров гравитации каждой части этой системы».

Изучив статистику преступлений во Франции, Кетле заявил: «Мы можем заранее сказать, сколько будет фальшивомонетчиков, сколько будет отравителей, почти так же, как можем предсказать количество рождений и смертей… Общество содержит в себе зародыши всех преступлений, которые будут совершены, и всех условий, в которых они разовьются. Именно общество готовит почву для них, а преступник есть инструмент». Кетле сформулировал закон распределения, с помощью которого, по его уверениям, можно предсказать, сколько поведенческих закономерностей сохранится в будущем, доказывая, что они произрастают из лежащего в основе единообразия условий и динамики развития общества.

В 1833 году в Кембридже был сформирован первый постоянный Комитет статистики, а в 1834-м по предложению Кетле учреждено Национальное статистическое общество, давшее толчок возникновению таких же обществ в других странах. Первая международная конференция статистиков прошла в Брюсселе в 1853 году.

Лондонское Общество статистики проявило особенный интерес к возможностям социального контроля: «статистика стремится лишь собрать, должным образом выстроить и подвергнуть сравнению тот класс данных, которые могут стать основой правильных выводов в том, что касается социального и политического управления… Подобно другим наукам, она стремится вывести из твердо установленных фактов определенные общие принципы и повлиять на человечество». За усилиями Кетле последовала общая попытка найти научно достоверные средства достижения социального порядка через предикативное манипулирование поведением масс. Эта новая наука станет известна как «социология».

Эпидемии и катастрофически усугубившие их эффект социальные условия послужили укреплению власти государства над обществом в целом. Дальнейшему продвижению в этом направлении способствовали учреждение институтов общественного здравоохранения и развитие медицинских технологий.

Еще более понизило статус личности стремление отыскать источник самой болезни. Инструмент, благодаря которому появилась такая возможность, был создан между 1825 и 1830 годами лондонским виноторговцем и энтузиастом оптики Дж. Дж. Листером, который решил главную на то время проблему микроскопии. Несовершенство линз часто приводило к возникновению расплывчатых, неясных зон в центре или по краю образа, что становилось причиной серьезных недоразумений и ошибок. Так, например, Милн-Эдвардс в 1823 году заявил, что все ткани, независимо от типа, состоят из глобул диаметром около миллиметра. В улучшенном микроскопе Листера использовались несколько линз разной кривизны, которые исправляли отклонения друг друга. В 1827 году при первом же применении трехлинзового сложного микроскопа выяснилось, что кровяные корпускулы имеют не сферическую, а двояковогнутую форму.

Открытия следовали одно за другим. В 1831 году Матиас Шлайден впервые ясно рассмотрел ядро клетки. В 1834 году Пуркинже обнаружил ресничное движение в бактериях. Примерно тогда же Теодор Шванн исследовал все известные ткани и нашел подтверждение того, что представлялось той самой исходной, базовой единицей, которую так искали натурфилософы-медики. В 1839 году он сказал: «Есть один универсальный принцип развития элементарных частей самых разных организмов, и этот принцип – формирование клеток». Существование клеток показало, что жизнь не есть феномен, подразумевающий некую неподдающуюся измерению «жизненную силу», но вполне измеряемое (и доступное воздействию) целое, сравнимое с теми, которые уже открыла физика.

Решающий шаг в развитии клеточной патологии сделал еще один немецкий политический радикал и врач по имени Рудольф Вирхов, влияние которого было так велико, что его прозвали «Папой немецкой медицины». В 1848 году он сказал: «Врачи есть естественные защитники бедных, и решать социальные проблемы должно им… Медицина – общественная наука, а политика не более чем медицина в более широком масштабе».

В 1845 году Вирхов опубликовал классический труд Создателя топора под названием «О необходимости и правильности медицины, основанной на механистическом подходе», в котором утверждалось, что жизнь, по сути, – не что иное, как клеточная активность. Клетки, писал он, – это базовые единицы существования, а жизнь всего лишь сумма клеточных явлений, подчиняющихся нормальным физическим и химическим законам. А если жизнь – это клетки, то и болезнь (будучи изменениями в клетке) – это жизнь в измененных условиях. Следовательно, если этих условий избежать, общественное здоровье коренным образом улучшится. Благодаря Вирхову микроскоп стал инструментом социального контроля.

Еще одним звеном связи с другими точными науками стало описание клетки как «органической молекулы, аналогичной химическому или физическому атому… Дальше клетки идти некуда. Это последнее и постоянно присутствующее звено в великой цепи взаимоподчиненных структур, составляющих человеческое тело». Вирхов и его современники полагали, что медицина достигла своей редукционистской цели, но это было еще не все.

Занимаясь исследованиями микроскопических аспектов болезни, патологи во все большей степени брали на себя контроль над больничными врачами-клиницистами. К 1860-м годам разделение труда между этими двумя группами практически завершилось, и обе дисциплины устремились по пути более узкой специализации. Едва только клиницисты поняли, что их диагноз может быть скорректирован данными патологов, как наиболее продвинутые в техническом отношении больницы начали организовывать «патологические конференции», на которых врачи-практики представляли диагнозы для подтверждения коллегам-патологам. Диагностика еще на несколько шагов удалилась от пациента.

Социальный подтекст представления Вирхова об отношениях между медициной и государством еще более ясно выразил его ученик Эрнст Хеккель, работы которого оказали впоследствии влияние на Гитлера. Хеккель говорил о клетках как о законопослушных гражданах в упорядоченном Kulturstaat, растущем и набирающем силу благодаря разделению труда. Согласно Хеккелю, клетки формируют «республики в растениях и монархии в животных», органы подобны округам министерства, а весь организм управляется централизованно посредством нервной системы. Через Хеккеля социальный язык вошел в медицину такими терминами, как «клеточная территория», «культуры», «колонии» и «клеточная миграция».

Последний шаг на пути превращения пациента в статистическую