Книга Хранители пути - Карина Сарсенова

— Что с моей матерью? — мрачная пустота, ледяной волной хлынувшая в душу израненного сердца, лишала сил. Безвольно осев на невидимую во тьме твердь, Анника в тихой панике всматривалась в свои почти слившиеся со тьмой ступни.

— С твоей матерью… — снисходительно усмехнувшись, лениво отозвался Самаэль. — А ничего особенного. Впрочем, я устал отвечать на твои глупые вопросы. Вот твоя мать, спроси у нее сама.

Пробежавшая по пространству легкая дрожь остановилась прямо перед замершей на месте Анникой.

— МАМА!!! — закричала девушка, бросившись к возникшему из мрака женскому силуэту. Едва видимый в обступающей его черноте, он был подсвечен тусклым белесым светом. Но и без него Анника узнала бы свою мать. Света в ее собственном сердце оказалось достаточно, чтобы сохранить глубинную взаимосвязь с родными ей людьми.

— АННИКА… — не убрав с лица длинные седые волосы, выглядевшие грязными и безжизненными, женщина с трудом подняла глаза. «Ей легче смотреть в пол, чем вперед себя!» — неизвестно откуда взявшаяся мысль обожгла Аннику вспышкой сопровождающего ее острого сочувствия. Боль, застоявшаяся в давно не видевшем света взгляде этой женщины, переполняла глаза и растекалась по глубоким морщинам, избороздившим ее некогда безусловно красивое лицо.

— МАМА! — схватив женщину за безвольно опущенные руки, в лицо ей прокричала Анника. Дрожь, недавно пробежавшая по абсолютному мраку, казалось, вся собралась в темном пятне на ее душе. Сотрясаясь в ледяном ознобе, дочь крепко прижала к себе иссушенную фигуру матери. — Что случилось? ЧТО?!!

Словно стремясь уйти от приговаривающего ее ответа, старуха снова опустила голову. Тщетно пытаясь освободить ее лицо от беспрестанно налипающих волос, Анника разрыдалась. Она не могла совладать с желанием матери скрыть в себе то решение, которое она считала самым важным в своей жизни.

— Твоя мать приняла на себя ответственность за убийство твоей дочери, — внезапно вмешался в их одностороннее общение Самаэль. При звуке его сурового голоса Аннику обдало порывом ледяного ветра. — Чтобы спасти тебя, она села в тюрьму. Разве ты этого не знала?

— Знала… — закрыв лицо руками, прошептала девушка. — Но не все…

Не успев утереть высохшие от ледяного касания жгучие слезы, она снова взяла безжизненную и холодную старушечью руку.

— Мама, но почему? Ты тогда поставила меня перед фактом… — пытаясь заглянуть женщине в глаза, она протянула ладонь к седым прядям ее волос. И вскрикнула от испуга, встретившись с твердым и прямым материнским взглядом. Перехватив руку Анники, женщина убрала с лица скрывавшие его седые пряди.

— Дамбалла сказал, что ты должна петь. Что в этом твое счастье и твоя судьба. Что ты погибнешь без возможности творить, — спокойно глядя на Аннику, произнесла она.

— ДАМБАЛЛА? — попятившись, но не сумев освободиться от железной хватки матери, повторила Анника. — Мама, ты знаешь его настоящее имя?

— Теперь знаю, — отпустив руку дочери, грустно вымолвила мать.

— Но, постой… — растерянность на лице Анники боролась с недоумением. — Ты же сделала доброе дело. Ты пожертвовала собой ради… меня. Почему же ты в аду?

Пустота, разлившаяся в абсолютной тьме, возродилась в то мгновение, когда пожилая женщина вновь опустила глаза в пол.

— Потому что твоя мать, не выдержав своей и твоей боли, покончила с собой в тюрьме, — громовым раскатом голос Самаэля разнесся по абсолютной тьме. — Разве ты не знаешь, что любая жертва означает принятие чужой боли в свою душу? Твоя мать прожила твою боль за тебя. Но у каждой души есть свой предел. И предел жизни твоей матери наступил потому, что ты согласилась на ее жертву. Ты приняла ее. Ты отдала свою боль твоей матери. И твоя слабость, твой отказ от своей ответственности, непрожитая тобой боль убила ту, которая дала тебе жизнь. Да, ты не убивала свою дочь. Но, приняв жертву своей матери, ты убила ее.

Абсолютная тишина повисла в абсолютной тьме. И лишь удары сердца Анники, вернее, ее живая память об этих ударах, наполняли эту тишину особым присутствием. Присутствием все еще живой души.

Наконец, голос АННИКИ, наполненный поразительным спокойствием и непоколебимой силой, разогнал остаточную тишину.

— Ты прав, Самаэль. Я уступила жертве своей матери, потому что хотела жить полноценной, как мне тогда казалось, жизнью. Я хотела петь. Я хотела любить. Но я не знала, что всему есть своя цена.

— Нет, дочка, все не так, — хриплый и сильный голос матери удивительно не вязался с ее изможденной внешностью. Подняв голову, она смотрела в глаза Анники с решимостью, рожденной из грамотно прожитой боли. — Я поступила так, как на моем месте поступил бы любой родитель. Это вовсе не жертва с моей стороны. Я родила тебя и поэтому ответственна за твою жизнь. И я не имела бы права жить, допустив разрушение твоей жизни. Я уже пожила достаточно в земном мире. Я живу и здесь, пусть не полнокровно, но силой моих воспоминаний. И даже в аду я имею возможность любить, — засверкавшие в глазах матери слезы неожиданного счастья отозвались светлой радостью в сердце Анники. — Моя любовь к тебе, доченька, и к моей внучке МИРЕ живет в моей душе всегда. И эта любовь и есть жизнь. Пока в сердце есть любовь, я буду счастлива везде, даже в аду.

Потрясенная, Анника смотрела на мать, не в силах вымолвить ни слова.

— Твоя мать удивительно сильный человек, — вступил в образовавшуюся паузу Самаэль. — Она совершила поистине светлый поступок, сумела переступить через свою гордыню. Она не выпячивает свою жертву, не гордится ею, а принимает как должное. И именно поэтому в ее душе сохраняется свет, — заискрившийся контур вокруг тела матери привлек внимание Анники. Блаженство, рождающееся в ее душе при созерцании этого тонкого, но жизнестойкого света, успокаивало и дарило едва уловимой надеждой… Надежда… Какое забытое чувство… И оно все еще живо в ее сердце…

— И именно поэтому даже в аду она не утрачивает себя, а продолжает жить. Удивительное дело, эти добрые дела… — задумчиво продолжал Самаэль. — При отсутствии гордыни они приобретают колоссальную созидающую силу. Вот ты думала, Анника, что являешься творческим человеком, а не твоя мать, серая домохозяйка? А правда оказалась совсем неожиданной! — грубый смех Самаэля раскатился по мраку громовыми ударами. — Ведь суть творчества не в том, чтобы создавать нечто материальное, а в том, чтобы ваять себя! Создание своей души через ее познание и раскрытие — вот истинное творчество! И все ваши земные искусства — лишь способы осуществить истинный акт доступного человеку творения…

— Где моя дочь? — глядя в потеплевшие глаза матери, спросила Анника абсолютную тьму.

— Дочь? — словно очнувшись от своих размышлений вслух, небрежно переспросил Самаэль. — А вот она.

Капля сияющего света возникла перед Анникой прямо из ее недавно увиденного сна…

— Почему я не вижу ее как человека? — борясь с неимоверным желанием кинуться к сияющей капле, спросила девушка.

— А… Это потому что ее жизненный путь прервался, едва начавшись, — вальяжно ответил абсолютный мрак. — Ее душа еще не приобрела земного образа своего выражения. Ты же не хочешь созерцать ее в прошлом ее образе? Там она отнюдь не была твоей дочерью… И там была совсем другая история…