Книга Эй, вы, евреи, мацу купили? - Зиновий Коган

Если врезать Зяме в челюсть, на час-другой умолкнет. Но Лева неожиданно робко сказал:

– Представь себе, мы молимся на Бронной уже два года.

– Кто это мы?! – взорвался Зяма. – Кто мы?!

– Русские евреи.

– Кто был евреем, тот уехал. Ну да. Остались полукровки да старики. Никто голодным в гроб не ляжет, но порядок мы наведем.

– Хотите реконструировать гетто, перелицевать семьи: мать не та, язык не тот, кошер от Зямы. Да, Зяма? А мы открыты для всех. Праздник для полукровок.

Из спальни вышла Маруся:

– Вы что тут среди ночи разорались?

Лева только воздух глотнул.

…Тихая изба-синагога, построенная в Марьиной Роще Халуповичем в память о супруге Белле, превратилась в штаб шалиахов. Десантники-ковбои в сюртуках стреляли долларами, а кто мог устоять?

– Вот-вот рухнет балка перекрытия синагоги В Марьиной Роще, а на Бронной готовая синагога, – заявил Леве товарищ Колосова из Мосгорисполкома. Казалось, что за ее спиной смеялся Зяма.

– Вранье, – ответил Лева.

– А вдруг погибнут люди? Вам не жалко?

– Есть заключение госнадзора?

– «Гинейни» – сионистская организация. Есть заявление ваших конкурентов.

– Вранье.

– Вам лучше отказаться от претензий на этот дом.

В марте в Москву слетелись шалиахи Ребе. Одни пикетировали «Ленинку»: даешь библиотеку Шнеерсона! Другие оккупировали Дом творчества учителей и, наконец, третьи вошли с молитвенниками в 5–1 подъезд Моссовета и устроили минху. От этой минхи чиновники дурели.

В пятницу на Бронную явились боевики из РНЕ, очистили здание и от учителей, и от хасидов, и повесили на парадную дверь амбарный замок.

Вечером, на парадном крыльце, скрепив руки, стояли парни из РНЕ. Прихожане «Гинейни» сбились в толпу и молились у стены. В стороне скучал Зяма. Шел дождь.

…Постановление Мосгорисполкома: «Передать религиозной организации Агудат Исраэль Хабад-Любавич здание Большая Бронная, дом 6 под синагогу и реабилитационный центр детей Чернобыля.» Здесь же значилось решение о «Гинейни»: подыскать помещение.

Лева узнал об этом в Киеве на учредительном собрании общины «Атиква». Оттуда он улетел в Нарву открывать еще одну «Гинейни».

Август 1991-го

– Господин Гольдман?

– Денег нет! – оттелефонило.

– Это рав Лева.

– О, Рав Лева. Как дела? Нужен волк, чтоб зайчик бегал?

– Ральф, – голос трагика, – я обещал показать новый дом для «Гинейни». Вы готовы?

– Старый дом, – сказал Ральф Гольдман.

– Новый.

– Старый.

– Хорошо, старо-новый, – сказал Лева. Буду в двенадцать у отеля.

– В двенадцать, – согласился Ральф.

Тепло, но моросило. Утробная погода. Ну, где там Гольдман?

Подъехал красный «жигуленок».

– Сегодня понедельник? – спросил американец. – Почему на углу танк?

– Серьезно?!

– Военные колонны движутся к Москве, – сказал водитель.

– Переведи. – Гольдман обернулся к Леве.

– Военные учения. – Лева почувствовал вкус соблазна.

– Смотри! И на это углу танк!

Несколько танков окружили памятник Маяковскому.

– Как это случилось, что ты прошляпил дом Полякова?

– Это все хасиды.

– Прошляпил.

– Смотрите! Грузовики с солдатами!

– Стоп, – сказал Гольдман. – Я не хочу смотреть здание для «Гинейни». Я улетаю в Нью-Йорк. В Шереметьево!

Лева вышел из машины. Что же происходит, черт возьми?!

На Пушкинской с танка зачитывали листовку. Горбачев арестован. Не городской грохот надвигался справа. Ну, как не побежать навстречу. Побежали все, а добежали десять. Леве развели руки в стороны! Господи, какой глупый конец! Головной танк остановился в десяти шагах. Стал слышен дождь. Долговязая старуха ударила зонтиком танк. Танкист высунул мальчишечье закопченное лицо. Подбежал офицер.

– Под трибунал пойдешь!

– Люди, – виновато ответил танкист.

Офицер, матерясь, побежал обратно, вверх по Горького.

Толпа росла. От Моссовета с красно-сине-белым флагом поднималась колонна ДемРоссии. Иду с ними, решил Лева. Не домой же!

– Долой КПСС! – скандировали люди. – Россия! Свобода! Ельцин!

Проезжавшие водители легковушек крутили пальцем у виска.

Вокруг Белого дома ни души. Только под самыми окнами бродили несколько бомжей, старуха с авоськой юродиво выбрасывала к небу руки, причитая:

– Три дня, и Бог спасет Россию.

– Ельцин!

На балкончик вышел Бурбулис:

– У нас нет электричества.

Ни хрена себе! – подумал Лева, опять, что ли, за руки браться?

– Ельцин! – не унималась толпа. – У нас есть мегафон!

Бурбулис спустил веревку, к ней привязали мегафон.

Наконец. На балкончике появился Ельцин.

– Москвичи! – прокричал он в мегафон. – Защищайте Белый дом!

– Ельцин! Россия! Свобода! – скандировала толпа.

– Не расходитесь!

…С утра под проливным дождем москвичи сооружали баррикады.

– Записываю добровольцев! – хрипел чахоточный мужчина в телогрейке.

– А ты записался? – спросил сам себя Лева. Нет, надо ехать в Гипрорыбпром. Ведь с работы турнут за прогул.

– И турнут, будь уверен! – орал алкаш Бондаренко.

Алкаш-то алкаш, но начальник.

– Кто тебя тянул за язык заявлять про родственников в Израиле? Потом эти допросы в спецчасти. Что от тебя хочет КГБ?

– Исправить меня хотят.

– Исправляй свои чертежи…

В среду гэкачеписты сдались. Права оказалась старая бомжиха: три дня спасли Россию. Три смерти. Стотысячные митинги – глас народа – глас Божий. Остальные 250 миллионов в розницу – не в счет.

В пятницу Лева пришел на работу, его не ругали, ополоумели от событий. Вечером он провел богослужение в ДК «Автомобилист» – что-то вроде рок-концерта: все пели.

А ночью – звонок.

– Один из погибших – еврей. Ты можешь участвовать в завтрашних похоронах?

– В субботу?

– Это просьба Руцкого.

– Я Коэн, я никогда никого не хоронил, тем более в субботу. Причем я Коэн из Чернобыля. Может быть, я тот, кого так ждут хасиды.