Книга Эй, вы, евреи, мацу купили? - Зиновий Коган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пятницу на Бронную явились боевики из РНЕ, очистили здание и от учителей и от хасидов, и повесили на парадную дверь амбарный замок.
Вечером, на парадном крыльце, скрестив руки, стояли парни из РНЕ. Прихожане «Гинейни» сбились в толпу и молились у стены. В стороне скучали Зяма и Берл. Шел дождь.
– Кто у них главный? – спросил на иврите Берл.
– Баркашов.
– В Московском правительстве, – уточнил Берл, – Кто занимается нашим вопросом? Это для нас важно.
– Слушай Берл, всю Москву Ребе не сможет принять.
– Я говорю о молодом и голодном. Молодым был Серега Станкевич.
Спустя неделю Станкевичу купили билет и забронировали номер в отеле Бруклина.
На Истерн Парквей, 770 стекались сотни хасидов, для них Ребе – царь – Машиах, по воле его, как по воле Бога, сменяется один день другим. В святая святых для хасидов месте восседал Менахем – Мендл Шнеерсон в шляпе с белой пушистой бородой. У его ног присели высокопоставленные раввины. Зал напомнил Станкевичу заводской цех, запах заводской столовой. Но пол покрыт линолеумом. Какое свинство.
Вот-вот для страждущих откроется фарбренген – фейерия вина и слов Ребе.
– Я увижу нашего Ребе, – обернулся к Станкевичу хасид. Ему, как и Станкевичу, дали пластиковый стакан. Хасид протянул левой рукой стакан к неожиданно близкому машиаху. Ребе показал жестом – возьми в правую. Хасид держал в левой. Ребе свел брови.
– В правую! В правую!
– Протяни правую руку.
Хасид с явным беспокойством протянул ее и тут же обернулся к Сереге.
– Видишь! Рука была до этого парализованной. Чудо!
Серегу чуть не вырвало. Восковая кукла с пушистой бородой уверенно плеснула из бутылки в пластиковый стакан.
– Скажи ему: данке Ребе.
– Данке, Ребе.
После третьего стакана на душе отлегло. Фарбренген – это пение и винопитие, которые чередовались словами Ребе на идише, а идиш Станкевич не знал, поэтому он пил с Зямой беспрерывно. В полночь Серегу внесли в номер, раздели и уложили в постель.
Тем временем, Лева прилетел в Омск на учреждение общины современного иудаизма. Городские власти обещали передать им деревянное здание.
В Москве одни хасиды продолжали пикетировать «Ленинку», другие медитировали в 5-ом подъезде Моссовета. Заросшие бородами, с развивающимися пейсами, лохмы из под похоронных шляп, талиты с вырезом посередине надеты через голову, распахнутые сюртуки. Они пели «На реках Вавилонских сидели мы и плакали» на мотив «Гоп-стоп».
Из Омска Лева полетел в Пермь. Современный иудаизм получил шанс стать движением.
Постановление Мосгорисполкома «Передать религиозной организации Агудат Израэль Хабат-Любавич здание Большая Бронная, дом 6 под синагогу и реабилитационный центр детей Чернобыля». Здесь же значилось решение о «Гинейни»: подыскать помещение.
Лева узнал об этом в Киеве на учредительном собрании общины «Атиква». Оттуда он улетел в Нарву открывать еще одну «Гинейни».
Январь 1991-го
На Семеновской площади Лева вышел из подземки. Играла музыка, хлопья снега проносились десять метров в секунду. Или около. Люди улыбались. Или щурились. Мерзли легковушки, забрызганные солью и грязью по ветровые стекла. На голых ветках деревьев веселились новогодние лампочки. Лева шагал мимо огромных окон орденоносного ракетного завода «Салют». Дул встречный восточный ветер, обещая мороз.
А все-таки победа: «Московские новости» опубликовали решение Моссовета – передать религиозной организации «Гинейни» здание синагоги по адресу Большая Бронная, д. 6. Не зря два года «Гинейни» молилась в этом доме – депутаты признали его синагогой.
Но еще большая победа случилась позавчера, в канун субботы, то есть в пятницу вечером: когда две студентки зажигали свечи, в зал вошел Ральф Гольдман, президент американской благотворительной организации «Джойнт». Курчавый синеглазый старик в распахнутой шубе и лисьей шапке, нес в руках, как огромное пламя, свиток Торы в пурпурном чехле, где на бархате золотом были вышиты львы и корона.
Две сотни прихожан встали, аплодировали, взялись за руки, пели «Хевейну шалом алейхем».
…Квартира Левы вознеслась под крышу четырнадцатиэтажной башни. Лифты не работали, лестничные лампочки уже неделю как ослепли. Лева чувствовал себя скалолазом в ночи.
– Привет, – сказал он беременной Марусе с Элей на руках.
– Где тебя черти носят?
– Вот он я.
– Явился, не запылился.
– Запылился, – улыбнулся Лева, глядя на забрызганные ботинки.
Босой прошел на кухню. Взял кусок хлеба и протанцевал к окну. Декабрь латал крыши снегом.
И вдруг – звонок в дверь.
– Зяма, – представился лохматый мужчина-гора с развивающимися пейсами. – Я шалиах Любавического Ребе, я обещал ему привезти в Нью-Йорк библиотеку Шнеерсона.
– А я здесь причем?
– Пройти можно?
– Пройти можно.
– У меня еще одна миссия: получить синагогу.
– Дом творчества учителей.
– Синагога хасида Полякова.
– Сбежал в Париж и умер.
– А вас похороним мы.
– «Мы», это кто?
– Я, – рассмеялся Зяма, расстегнул пальто, под ним черный сюртук и талит-катан.
– Сегодня это наша синагога, – сказал Лева.
– А это видел? Я израильтянин, а до этого служил на флоте, – Зяма засучил рукава и показал наколки. – Это раз. А во-вторых, это синагога Ребе.
– Моссовет принял другое постановление.
– Или мы получим синагогу, или прольется море крови.
– Ты же уехал из России! Зачем тебе здесь синагога? Синагога – это люди.
– В морском десанте не служил? А зря. Три дня и вот, – Зяма протянул копию свидетельства о регистрации «Агудат Исроэль Хабад-Любавич». – За баксы здесь получишь маму с того света. У тебя есть здесь Тора?
– Да.
– Что «да»? Слушай, Лева, мне зарезать барана раз плюнуть. Я потомственный ленинградский шойхет.
– А где ты увидел барана?
– Но ты же не хасид?
– Держи, шойхет, Тору, – сказал Лева.
– Я вывозил чернобыльских детей с Украины и Белоруссии в Израиль, – сказал Зяма. – Без документов вывозил. Однажды в Минске наш самолет арестовали, и я молился Ребе, и Ребе сделал чудо. Что на неделе читаем?
– «Микейц».
– Правильно. «И вот из реки выходят семь коров». Повеление тебе отдать синагогу Ребе. А цифровые значения букв о чем говорят? Тебе ничего ни о чем не говорят. Ты каббалу учил? Здесь сказано: отдай синагогу. Или ты полный идиот?!