Книга Собака и волк - Пол Андерсон

— Что ж, у Иса враги были всегда, из века-в век. Все на свете повторяется. Моя книга подарит ему вечность.

Слуга принес ей мед. Она сделала глоток и продолжила разговор о книге. Не так просто было написать ее от начала и до конца. Знания приходили к ней урывками. Она вдруг вспоминала о событии, случившемся в далеком прошлом, и записывала, чтобы не забыть. Уцелевшие жители Иса хранили воспоминания, не умея выстроить их в правильной последовательности.

— Ты, Грациллоний, тоже должен присоединиться к нашей работе. И просто обязан рассказать обо всем, ничего не пропуская. Знаю, тебе это причиняет боль, но нужно проявить мужество. Ты ведь понимаешь, как это важно. Да и лучше, если бы ты все это записал. Ты бы тогда облегчил мне задачу. Хватит работать в мастерской подобно простому плотнику!

Он удержался и не напомнил ей о ее долге и обещаниях. Когда Апулей и Корентин согласились спонсировать летопись, подразумевалось, что она будет заниматься ею наряду с перепиской книг, однако с тех самых пор к прежней своей работе она не притронулась. И когда Грациллоний однажды намекнул ей об этом, Руна, вспылив, сказала, что переписка — это работа для человека, ходившего лишь год в школу.

Трибун и епископ упрекать ее не стали, и о союзе, не освященном церковью, Корентин не сказал ничего ни ей, ни Грациллонию: ведь Руна пока не приняла крещения, а Грациллоний и вовсе был неверующий. И всё же Грациллонию страшно было подумать, что Апулей и Корентин отпустили их из своего сердца. Быть может, надеются, что он и Руна раскаются и придут к вере. Как бы то ни было, епископа теперь он видел очень редко.

— …царапаю на этих несчастных деревянных дощечках. Когда ты наконец обеспечишь меня папирусом или пергаментом? Ты ведь обещал.

— Не так все просто, — сказал Грациллоний. (Сколько раз повторять ей одно и то же?) — Сама знаешь: с юга к нам приезжают нечасто. Шкуры идут на неотложные нужды, да и выделка их — дело трудное и долгое.

— У нас столько бездельников. Вот и надо их обучить. Пусть твои охотники добывают оленей. Какая разница — овечьи это шкуры или оленьи. Поговори с Апулеем. Он может это организовать. Со мной он совсем теперь не разговаривает.

«Нет, — думал Грациллоний, — семья эта отдалилась и от меня, хотя не было ни скандала, ни разрыва отношений». С сенатором они по-прежнему встречались, обсуждали дела, работали как единая команда. Иногда, если засиживался допоздна, оставался ужинать. Однако разговоры их потеряли прежнюю непринужденность, да и приглашения делались не ради удовольствия. Ровинду и детей видел теперь очень редко.

Неужели он их чем-то обидел? Да нет, это было бы странно. Они всегда принимали его таким, каким он был, — королем Иса, мужем девяти королев. Ничего экстраординарного он не совершил, тем не менее теперь он часто замечал грусть в глазах Апулея и Корентина. Они, конечно же, уверены, что он развращает Руну, без пяти минут христианку… Какая бы ни была тому причина, встречи со старыми друзьями проходили натянуто. Не зная, что сказать или сделать, он все больше от них отдалялся.

— …если бы мы переехали в город, настоящий город, Треверорум или Лугдун, или Бурдигалу, куда-нибудь, где живут образованные люди, где много книг, продуктов…

— Мне нужно исполнять свой долг здесь, — отрезал он. Зачем ему становиться лишней каплей в ведре?

— Нам нужен, по меньшей мере, приличный дом!

Первая размолвка вышла у них как раз из-за этого, а потом ссоры участились. Съезжать с дачи она отказалась. Работать в светлом и отапливаемом доме ей, конечно же, было намного удобнее. Он в свою очередь не захотел туда вселяться, а заявил, что место его — в Конфлюэнте, рядом с людьми. Он должен, если потребуется, в любой момент прийти к ним на помощь. В глубине души он знал, что переезд его к Руне выглядел бы как предательство. В конце концов они решили, что днем Руна будет на даче, а по ночам приходить к нему, хотя она терпеть не могла его грубое жилище и старалась переубедить Грациллония.

— Господин и госпожа, ужин готов.

Слуга пришел как нельзя кстати, освободив Грациллония от неприятного разговора.

Настроение его улучшилось, когда он уселся за стол напротив Руны. (В другом месте, по римскому обычаю, они приступили бы к трапезе, развалясь на подушках и угощая друг друга едой и вином.) Похоже, и она была рада закончить препирательства и старалась загладить обидные слова. Разговаривать с ней было интересно. Так он мог говорить лишь с несколькими мужчинами. В этот вечер она попросила его рассказать все, что он знал о готах.

А знал он не так уж и много. Племена эти делились на вестготов и остготов. Пришли они из германских земель и осели севернее Данувия и Эвксинского Понта. Позднее дикие и жестокие гунны вынудили их искать защиты у римлян. Готы оказались замечательными воинами, прекрасными кавалеристами, однако ненадежными и склонными к бунту. Многие приняли христианство, но с арийским уклоном… Затем Грациллоний заговорил о других варварах: скоттах и пиктах, а потом — о Британии и о детских своих годах.

«Да, — думал он про себя, — я должен быть благодарен ей за то добро, которое она делает. Она освобождает меня от страхов. И смотреть на нее приятно: она похожа на черноглазого сокола, выточенного из слоновой кости. Она правда, не дарит мне такой страсти, как, бывало, мои королевы, но все же она женщина».

Под конец он улыбнулся и спросил:

— Не пойти ли нам сейчас в постель? Сейчас уже довольно поздно, и я не слишком устал.

Она посмотрела в сторону.

— Извини, — ответила она по-латыни. — Луна запрещает.

Он выпрямился:

— То есть как? Подожди. Да ведь это было десять дней назад, насколько я помню.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказала она.

Он понял. Она не хотела ребенка, роды всегда сопряжены с опасностью, да и зачем осложнять свою жизнь. Так она это ему и объяснила однажды, отчего он вспылил, она же осталась холодной, как лед.

Негодование вспыхнуло с новой силой.

— Иди тогда на дачу. Я пошлю Юдаха с фонарем. Пусть он тебя проводит.

Она посмотрела на него почти спокойно:

— На это я тоже не соглашусь.

В последнее время мы слишком часто подходим к самому краю, подумал Грациллоний и пошел вместе с ней в спальню.

Она поставила свечу, которую принесла с собой из столовой, и повернулась к нему. «Неужели передумала?» — взволновался он. Сердце радостно забилось. Он шагнул к ней.

Она подняла ладонь.

— Нет. Не это. — Тонкие губы изогнулись. — Но все же я хочу сделать тебя счастливым.

Он мог бы принудить ее. Но тогда, без сомнения, пришел бы конец их отношениям. Женщины Иса всегда отличались непокорностью. Он остановился и ждал, что будет.

То, что последовало, несколько утешило плоть, но оставило его неудовлетворенным. Спал он неспокойно, несколько раз просыпался. Во сне его кто-то звал.