Книга Собака и волк - Пол Андерсон

— Скажу откровенно, господин, — подошел наконец к делу Эохайд. — Вам, наверное, известно, что за несчастье сделало меня бездомным.

Ариагалатис посмотрел на освещенное светом очага когда-то красивое, а ныне обезображенное лицо.

— Да, — подтвердил он осторожно. — Ваш поступок навеки разлучил вас с родиной.

Эохайд постарался придать голосу твердость.

— Несправедливость и плохое обращение довели меня до безумия. Я не первый герой, с которым это случилось. Я и верные мои люди доказали римлянам, что боги не оставили нас своей милостью.

— Вероятно, так оно и есть. Но продолжайте.

— Мы устали от скитаний. О какой жизни можно говорить, когда ты вечно живешь в палатке? Мы хотим жить в нормальных домах, завести семью, родить и воспитывать детей. Мы просим у вас землю, а за это будем вам вечно признательны.

Король кивнул.

— Да, разумеется. Ваша просьба естественна. В Альбе много земли, особенно с тех пор как с нее убрались крусини. А так как они часто сюда возвращаются, мы всегда нуждаемся в воинах. Ну, ладно, Эохайд, зимой мы об этом еще поговорим.

Послышался вздох облегчения.

Изгнанник стукнул кулаком по колену:

— Мы готовы предоставить тебе сколько угодно копий, когда Ниалл Девяти Заложников вздумает атаковать тебя с моря.

Ариагалатис нахмурился:

— Об этом говорить не будем. Такие разговоры принесут нам несчастье. Я знаю, он твой враг, но пока ты у нас, лучше не возбуждай его гнев. Понимаешь?

— Да, — Эохайд постарался скрыть разочарование. — Увидишь, я буду тебе благодарен, господин. А сейчас мы только хотим пожелать тебе удачи. Да накормишь ты досыта ворон Морригу!

Глава одиннадцатая

I

Короткий зимний день закончился, прежде чем Грациллоний поставил в конюшню жеребца. Конфлюэнт погрузился во тьму. Несмотря на то, что ему знакомы здесь были каждый дом, улица и переулок, он то и дело спотыкался и бранил себя за то, что не взял конюха с фонарем. В груди у него была такая же непроглядная ночь, как и на улице.

Наконец Грациллоний добрался до дверей своего дома и вошел в относительно светлое помещение. В большой комнате в деревянных подсвечниках горели сальные свечи. Вонь от них смешивалась с запахом, исходившим от двух медников с древесным углем. И все же в воздухе ощущалась сырость. Лето осталось в далеком прошлом.

Слуга взял у него верхнюю одежду и сказал, что служанка, пожилая вдова, постарается поскорее подать ужин. Не зная, когда хозяин вернется, она не успела приготовить еду.

— Принеси мне бокал вина, — сказал Грациллоний. — Хотя… нет, лучше меда.

Вино хорошее, но было его мало, тем более в это время года. Да тут еще и пираты, бандиты… Нет, лучше сохранить его для торжественного случая.

В комнату вошла Руна. На ней было бесформенное платье из коричневой шерсти, толстые носки и сандалии. На голове — платок, а под ним — как было ему известно — спрятаны туго заплетенные и уложенные косы.

— А, пришел, — сказала она. В присутствии слуг они разговаривали на латинском языке. Слуги, простолюдины из Иса, латыни не понимали. — Где ты был?

— Ездил верхом.

Высокие дугообразные брови поднялись еще выше.

— Вот как? А ты говорил мне, что у тебя и получаса свободного нет, что ты все время с людьми.

Он удержался от резкого ответа. Говорил он ей вовсе не то, и она отлично это знала. Всякого рода неприятности — пускай и мелкие, но для тех, у кого они случались, имевшие большое значение — росли, словно сорняки после дождя. Ему надо было за всем приглядывать, заниматься обороной, обучением воинским дисциплинам, совершать бартерные сделки с Озисмией и аквилонцами. Много времени уходило и на работу в столярной мастерской.

— Зимние дни очень короткие, — терпеливо объяснил он. — Мне нужна была разрядка.

Да, ему хотелось размять мышцы, проскакать галопом по пустым дорогам, побродить пешком по зимнему лесу.

— Ты мог бы уж заодно зайти и в базилику, предупредить, что задержишься.

Дни Руна проводила на бывшей даче. Иногда ходила по домам и просила жителей поделиться воспоминаниями об Исе, но чаще приглашала их к себе. У людей до сих пор сохранилась привычка относиться к ней как к бывшей жрице.

Терпение его лопнуло.

— Проклятье! Неужели я обязан докладывать тебе о каждом своем шаге?

Слуга принес бокал. Грациллоний пригубил. Мед был прекрасно выдержан, пропитан ароматом ясменника. Нахлынули воспоминания — луга и цветущий кизил. Настроение тут же улучшилось. Надо понять: ей тоже не сладко.

— Виноват, мне действительно надо было тебя предупредить, — раскаялся он, — это все из-за неприятных известий. На рассвете я получил письмо, — мне послал его Апулей, — и сразу из головы все вон.

Мельком подумал: раньше Апулей сам передал бы ему письмо или пригласил бы в Аквилон для разговора.

— О! — Она тоже смягчилась. Он вдруг обратил внимание на ее бледность, заметную даже при тусклом освещении. Последние дни ей нездоровилось, и она жила на даче: вероятно, не хотела, чтобы он видел ее больной. Теперь пошла на поправку, но силы пока не восстановились. — Это плохо. С юга?

Он кивнул. Она подошла к нему, взяла под руку и отвела к скамье возле стены. Уселись рядышком.

Он жестом приказал слуге принести меду и ей.

— Вестготы прорвали защитную линию. Прошли по северу Италии, грабя и сжигая все на своем пути.

Неудивительно, что курьеры принесли эту новость так быстро. Король Аларик совершил свой набег всего лишь месяц назад. Внезапная и яростная война продолжалась не дольше этого времени. Императоры — Аркадий на Востоке и Гонорий на Западе (вернее, их министры), похоже, сумели добиться мирного договора с агрессорами. Аларик стал командующим в Восточной Иллирии. Грациллоний подумал — и мысль эта обожгла его, — что, вполне возможно, Константинополь уговорил его напасть на Рим.

— Империи нужны подкрепления, — сказал он. — В письме сообщалось, что от Рейна движутся войска. Будет нормальная погода — не удивлюсь, если из Британии тоже приплывут солдаты. А как же тогда варвары вдоль границ?

— Ужасно, — голос Руны был спокоен, и за руку она его не взяла, как на ее месте сделала бы, скажем, Тамбилис. — Ну а что можем мы? Только продолжать дела, возложенные на нас Богом.

Он поморщился:

— Мое дело — как можно быстрее перестроить защитную линию. Если только эти… ослы из Турона соблаговолят откликнуться на мое письмо.

— Перестань ходить взад и вперед. Ты ведь знаешь, как я это ненавижу. Через год, десять лет, столетие об этом никто и не вспомнит.

— Как об Исе, — сказал он с горечью.