Книга Алиби - Евгения Палетте

Горошин секунды две смотрел на него, словно что-то понимая. потом сказал – А, черт, всегда забываю, что он есть, и покачал головой, смеясь над самим собой.

– Ну ладно, все, – направился Буров в сторону автобусной остановки.

Едва успел Михаил поговорить с Машей по телефону – Маша спрашивала, во что был одет Давид Копперфилд, когда он впервые предстал перед своей тетушкой. Такой вопрос был в каком-то кроссворде – как услышал Большую Синицу.

– Почему? Почему? Почему? – кричала Большая Синица.

Чего это она? – подумал Горошин, поглядев на часы. К этому времени она уже умолкает, вспомнил он, и подошел к окну. Лужайка была залита ярким, голубоватым, будто лунным, светом. Но при взгляде на лужайку становилось больно глазам. Горошин попытался открыть окно. Но, как только он дотронулся до ручки, услышал —

– Стоять! Оставаться на месте!

– Что это? вслух спросил Горошин, все-таки поворачивая ручку оконной рамы.

– Не двигаться, – сказали опять будто откудато сверху. И на окно был направлен луч нестерпимо яркого света. Так что увидеть лужайку было невозможно.

– А вон там? А там что такое? Смотрите внимательно, – командовал кто-то сверху. А по лужайке передвигались будто какие-то тени, соединенная каждая с идущим вверх тросом. Эти тросы поднимались от теней абсолютно перпендикулярно вверх, что придавало им сходство с некой гипотетической пуповиной. Продолжая вглядываться в нечеткие очертания снующих по лужайке теней, Горошин не мог сдвинуться с места.

– Отставить, – наконец, громко сказал он, но обнаружил, что совсем не слышит своего командирского голоса.

– А там хорошо посмотрели? – опять спросили сверху.

– Ничего нет, – докладывал кто-то.

– А откуда же такое интенсивное зеленое свечение? – спросили наверху, – Уточняю координаты. Нет, правильные, – проговорили где-то в вышине снова. Этот бордельщик свое уже получил. Так что водить за нос он нас не станет. Ну, что? Ничего? – опять спросили сверху.

В эту минуту Горошин узнал голос Координатора. Потом кое-что понял про бордели, о которых уже слышал на Площади. Кто был этот бордельщик. он понять не мог. Но голос сверху несомненно принадлежал Координатору.

– Координаты точные. Проверили еще раз, – опять сказали наверху тем, кто будто висел на тросах. Но теперь тени на лужайке застыли, должно быть, не зная. что делать дальше.

– Но откуда же этот зеленый свет? – спросили опять сверху.

Горошин снова попытался открыть окно. И снова сильный, слепящий луч света ударил ему в лицо.

– Я узнал вас, Координатор, – резким голосом сказал Горошин, не имея возможности предпринять что-нибудь еще. – Что вам здесь нужно?

– А-а, полковник, – нисколько не удивившись, сказал Координатор, – Надеюсь, не очень побеспокоили?

– Это мое жизненное пространство, – теперь уже зло сказал Горошин.

– Ну, уж так и ваше, – отвечал Координатор, отдавая теням какие-то новые приказания.

– А вон там, у фонаря? Кажется, именно оттуда идет этот зеленый свет, – сказали опять где-то наверху.

Разумеется, подумал Горошин, от фонаря, который стоит среди травы и деревьев, всегда идет зеленый свет.

– Убирайтесь немедленно, – наконец, обрел он дар речи, едва не потеряв его совсем.

– Сейчас, сейчас, – с готовностью отвечал Перпендикуляр. – Все в рамках Закона. Мы ничего не нарушили.

– Вы нарушили Закон о неприкосновенности жилища, – проговорил Горошин, однако, уже заметив, что деятельность теней сворачивается.

– Ладно, полковник. Чего это вы? Здесь, и правда, ничего нет, – сказал, обращясь к кому-то, Координатор.

Через минуту свет ослабел. Потом исчез совсем. И Горошин уже в последнюю минуту увидел красный огонек, который, удаляясь, становился все меньше.

Интересно, где он оставляет свой аппарат, подумал Горошин. Ведь где-то он его оставляет, подумал он опять, и тут же вспомнил, что однажды уже видел красный огонек над лужайкой. Надо что-то делать, продолжал думать он, надо поговорить с ребятами. Он не успокоится, пока видит, что все растет, светит, функционирует. Ему надо, чтоб не функционировало. Это мы уже проходили, вспомнил он Бурова, Бурмистрова, Катерину.

Почему-то всех сразу. Пусть он только появится на Виктории, подумал Горошин о Координаторе. И открыл, наконец, окно.

В комнату, как всегда, ворвался зеленый ветер. А зеленая, время от времени меняющая свою конфигурацию сфера, подсвеченная разными оттенками зеленого, идущего от травы, растущих рядом с фонарем деревьев и кустарников, словно живой организм, перемещалась то вправо, то влево, искушая его неким, еще неосознанным им соблазном.

Но что это, внезапно остановил он ход мыслей. Лужайка была вся изрыта, кое-где был снят и тут же брошен верхний слой земли. А ненайденные «улики, вроде фосфора или еще чего-нибудь, что могло бы угрожать человечеству добиваться успеха любой ценой, так и остались в головах недавно отбывших гостей. Горошин посмотрел направо, потом налево, посмотрел в сторону забора и перед самым окном. Всюду было одно и то же. И тогда он стал вспоминать, какой сегодня день, и когда уже можно будет идти на Площадь, чтобы найти там Координатора. Нет, он не будет устраивать международный скандал. Он с ним сам разберется, с этим «пришельцем», думал Михаил Андреевич. Но с каждой минутой понимал, что надо действовать по-другому. Вот, на фронте, думал он, знаешь, что перед тобой – враг, и знаешь, что с ним надо делать. А здесь знаешь, что враг, а сделать ничего не можешь, черт его побрал, опять подумал о, осознав, что его обычная тактика «отлучения», перенятая им у отца, здесь бессильна.

– Надо развивать здоровое правосознание, а не уничтожать народ неправдой и силой, – произнес штабс-капитан Рузаев, небольшого роста человек, с темными, прямыми волосами на уже начинающей лысеть голове.

Пройдя несколько десятков километров по совсем недавно еще бывшими прифронтовыми и даже фронтовыми, полям, миновав воронки, траншеи, окопы и бесчисленное количество ограждений из столбов и колючей проволоки, все сидели теперь в заброшенной, несмотря на деревянный настил, землянке, и курили, что у кого было.

Мотылев курил «цыгары», так он называл скрученную «козью ножку», и пристроившись на деревянном лежаке, рядом с Рузаевым, и не в состоянии ухватить скрюченными от холода пальцами газетный лист, на который уже была насыпана очередная порция табаку, ругался. Оттого, что «цыгара» не получалась.

Андрей и Чистилин сидели за приличным, из струганных досок, столом, согревая дыханием поочередно то одну, то другую руку. Они не курили. А Рузаев, попыхивая трубкой, из которой вился вкусный дымок, и тоже продрогнув, оглядывал помещение.

– Должно, полковник с деньщиком проживали, предположил он, взглянув на поставленную вторым ярусом лежанку, такую же, как внизу, на которой он сидел рядом с Мотылевым. То, что землянка была немецкая, понятно было сразу.