Книга Алиби - Евгения Палетте

– Да, – сказала она, – Здесь, – опять сказала она. передавая трубку Горошину.

– Михаил Андреевич, – узнал Горошин Машиного деда – Рад вас слышать. Нужно бы встретиться. Есть кое-что. Ну, в общих чертах – опротестовать сделку купли-продажи никто не в силах по закону. Но можно сделать по-другому. Вобщем, надо идти во власть. Встретимся, все расскажу. Когда? Где? Хотите, вы ко мне. Хотите, я к вам. Хотя, лучше – вы.

– Понял, – отвечал Горошин.

Условились встретиться у Ивана Кузмича через день.

– Машка там? – спросил Машин дед. – Здесь, – коротко отвечал Горошин. – Ну, привет ей.

– Обо мне спрашивал? – смеясь, поинтересовалась Маша.

Горошин кивнул.

– Ну, все, – неожиданно сказала она. – Мне на лекцию. Я позвоню.

– Счастливо, – улыбаясь Маше, сказал Бурмистров.

Горошин кивнул.

Увидев, что человек в красной футболке, с оттопыренными ушами, покидает площадь, оставив группу все еще пребывающих в недоумении людей, по поводу возвращения корсиканских борделей, Филимон отправился за ним.

– Сейчас все выяснит, – хохотнул вслед Филину Бурмистров.

А Буров, сказав, что ему надо отойти, и что через двадцать минут он будет, направился в сторону супермаркета.

Горошин с Буровым остались одни.

– Я же говорил, хорошая девочка, – вдруг сказал Бурмистров о Маше, пристально глядя на Горошина.

Михаил не проронил ни слова.

– Да и ты еще ничего, – опять сказал Бурмистров.

И Горошин понял, что его друг и фронтовой товарищ, единственный оставшийся близкий ему человек, хочет, чтобы он, Горошин, что-нибудь ему об этом сказал.

Но Горошин продолжал смотреть на Бурмистрова, молча, как иногда бывает, когда человек что-то хочет сказать, но не может, потому что не знает, с чего начать.

Думая об этом, он ушел в мыслях еще дальше, и то, о чем ему хотелось говорить, отодвинулось, перестало быть близко, и тогда он снова посмотрел на Бурмистрова.

– Я никогда не сделаю этого, сказал он, глядя на него, зная, что именно Бурмистрова интересует.

– Почему? – через долгую паузу спросил Бурмистров, глядя на него бесконечным взглядом, терпеливо ожидая, когда он ответит.

– Не могу, – просто сказал Горошин, понимая, что любое другое слово, рядом с тем, которое он только что сказал, только бы отвлекло от смысла.

– Почему? – опять спросил Бурмистров с повышенной интонацией, – В конце концов, она – взрослая женщина.

– Лет десять назад, наверное, смог бы. Теперь нет.

Бурмистров молчал. Он понимал Горошина, и не знал, как ему возразить. Как сказать ему что-нибудь такое, чтобы он не чувствовал себя так, чтобы он отступил от того, что казалось ему незыблемым.

– К тебе в окно когда-нибудь залетала птичка? – неожиданно спросил Горошин.

Бурмистров с минуту молчал. Потом, улыбнувшись, отрицательно покачал головой.

– Ну вот, видишь. А ты говоришь «Не могу», – сказал он, не продолжая.

– Нет, – опять сказал Горошин. – Я не могу пойти против своего Закона. Против того, что сделало меня таким, как я есть. Уж, плохим или хорошим, не знаю.

– А Маша? Она этого хочет? – спросил Бурмистров.

Горошин молча смотрел на своего друга, не говоря ни слова.

И Бурмистров понял.

– Слышь, Миш. А может этот твой Закон-то ничего не заметит. А, если заметит, поймет. В конце концов, ты этого заслуживаешь. – сказал Бурмистров. Ты, по сути, всю жизнь один на один с обстоятельствами, – на мгновенье умолк он, потом продолжал – И, несмотря на это, я тебе по-хорошему завидую. Например, тому, что ты можешь сказать «нет», когда это необходимо. А я вот, не могу. И потому у меня – давление, а у тебя его нет, – слегка хохотнул Бурмистров. А, если серьезно, то, может быть, сейчас и решается, кто кого переломит. Ты судьбу или она тебя. А уж она умеет распорядиться. Это ты мне поверь. Ты помнишь Каюрова? – вдруг спросил Бурмистров.

– О чем ты спрашиваешь, конечно, помню.

– Ну вот. Хороший человек был. Правда? Честный, умный. И вот такой человек погиб в один день с этими проходимцами, которые тогда закрылись с женщинами на чердаке исстреляли в своих. Ну, те, которых потом перед строем расстреляли. Сначала никто не верил, что их расстреляют. И женщины обиженные приходили просили, плакали, чтоб не расстреливали. Но их расстреляли перед строем в тот самый день, когда погиб Каюров. Он подорвался на мине прямо в расположении своей части. Вот судьба. Она много может натворить сослепу, если ее не перебороть, – договорил Бурмистров. – Так вот я и говорю, – продолжал он, – может быть, сейчас и решается – кто-кого. Не руби с плеча, – проникновенно сказал Бурмистров. Закон-то он тоже не всегда прав. С ним можно и поспорить, – заключил он.

– Ну, наговорил, теперь уже смеясь, отозвался Горошин. Но Бурмистров понял, что Горошин повеселел.

– Вот пусть этот Закон сам мне это и скажет, – как-то серьезно пошутил Горошин.

– Да ну-у тебя, – протянул Бурмистров. В конце концов, делай, что хочешь. Тебя тут Цаль спрашивал, – сказал он коротко. – Что-то он хотел спросить. В-он пошел.

Горошин посмотрел туда, где было Бюро Пропусков, и куда уже приближался оранжевый в черную полоску, пиджак.

– Где это ты потерял Филимона? – спросил Горошин через минуту, обрщаясь к подошедшему Бурову, который уходил на двадцать минут, и теперь вернулся.

– Да зашли в магазин, – начал Буров, – Вот, купил мышеловку, – показал он на небольшой сверток. – А потом Филимон пошел за человеком в красной футболке, который совсем недавно на Площади, рассказывал про этого субъекта. который получил по международному суду бордели на Корсике. И мы все его знаем. потому что он бывает на Виктории. Вот Филин и увязался за ним, чтобы узнать, кто это тот, что получил бордели. И как это ему удалось. У него получится. Он узнает, – сказал Буров Горошину. И оба рассмеялись, отдавая дань уважения человеку, который не любит междометий и плохо взвешенных мыслей. И, поскольку Филимон все в этой жизни постигал сам, не от кого не зависел и ни к кому не обращался, оба были уверены, что Филимон, в конце концов, узнает, кто получил по международному Суду бордели на Корсике, которые ему, тому, кто их получил, не принадлежали.

– Ну, а мышеловка-то тебе зачем? – спросил Горошин.

– Да мыши развелись. Мелкие, но так много, что жизни нет, – объяснил Буров. – Выживают нас, что ли? Да и Галина говорит «Купи» да «Купи».

– Да, кстати, – вспомнил Горошин, – Звонил Машин дедушка. У него есть новости. Послезавтра мыс ним встречаемся, и я уже буду знать, когда мы все пойдем во власть. Тогда в следующий четверг и скажу, – проговорил Горошин, забыв, что у него есть мобильник.

– Да я позвоню, – сказал Буров.