Книга Как я как бы забеременела (сборник) - Антонина Глушко

– А если не обнаружите рубля, выдадите премию за честность? – спросил Христорадин.

– Нашёлся честный, – засмеялись инспектора.

– Ведите себя посерьёзней. И последнее. Заостряю ваше внимание на особенность нынешней реформы. В случае, если работники прокуратуры или судьи рассекают, грубо говоря, за рулём в неадекватном состоянии, вы не имеете права их задерживать. А ты, Никудышкин, прошлый раз что сделал, когда обнаружил за рулём пьяного прокурора города?

– А что я делал? Ничего не делал, – отбивался тот.

– Это называется ничего. Тянул прокурора из машины словно мешок с овсом.

– Так он же не мог самостоятельно выбраться из-за руля. Я его даже пальцем не тронул. Он сам лез ко мне целоваться, а потом свалился на дорогу, а тут и вы подъехали. Сами же всё видели, – обиделся Никудышкин на возводимую на него напраслину со стороны начальника.

– Ладно. Одним словом, вам всё понятно, что и как действовать на дорогах нашего региона. Повторяю ещё раз: наша главная задача не штрафовать, а выявлять нарушителей и предотвращать ненужные ситуации. В этом и состоит суть новых реформ МВД, – закончил свою речь подполковник Фильдеперсов Семён Игнатьевич, начальник Управления безопасности дорожного движения МВД. – Всё, можете быть свободны.

Вставая, инспекторы шумно задвигали стульями, а кто-то громко включил прикреплённое к стенке радио.

– Мы заблокируем возможности коррумпированных сотрудников правоохранительных органов использовать посадки в тюрьмы в рейдерских целях, – послышалась в динамике речь президента. – Таких примеров достаточно. Сажают сначала в зиндан, а потом выпускают оттуда за бабки! Вот что происходит. Этот беспредел пора завершать, – неслось в спины постовым, участковым и сержантам, которым было отлично известно, о ком говорит президент: конечно же, не о Многоженцеве, подравшимся с водителем, вымогая у того сто рублей на курево, хотя и о нём тоже.

Письмо братьям Пономаренко

Здравствуйте, дорогие наши Саша и Валера. Пишет вам Лидия Игнатьевна из Владивостока, подруга ветерана войны гвардии ефрейтора, младшего санинструктора Фёклы Захаровны Ерошкиной.

Причиной написания этого самого письма для меня послужила настоящая война, что происходит между ею и мной уже долгое время из-за вашей постановки с вилками капусты.

Фёкла Захаровна признала в вас свою военную любовь. И ничем её не разубедишь, что это вы с братом держите в руках капусту. Она говорит, что это точно тот политрук, с которым на фронте у неё была большая любовь. Только удивляется, что в телевизоре вас двое, то есть два политрука.

– Может, это его брат? – говорит она мне.

– Да какой брат?! Это братья Пономаренко, артисты, – объясняю я ей. Но она и слушать не желает.

Вот я и пишу вам, чтобы вы ей показали в «Утренней почте» свою постановку, где вы с капустой, и объяснили Фёкле Захаровне, что это не её политрук, а вы. И что вас действительно двое. А то она мне не верит и собирается писать в «Жди меня», чтобы отыскать своего Ивана. Она твёрдо уверена, что видела именно его в телевизоре с капустой.

Я коротенько напишу о Фёкле Захаровне, чтобы вы имели о ней представление. Сейчас ей 86 лет. В 14-ть лет пошла на фронт, так как её детдом разбомбили, а родных у неё сроду не было. Приписала себе два года и попала на курсы санинструкторов.

Фёкла Захаровна человек добрый, приветливый. Разговорчивая и гостеприимная хозяйка. С ней мы живём в одном доме, на одной площадке, и дружим с тех самых пор, как поселилась здесь. Она бодрая оптимистка, любит петь народные песни. Не жалуется ни на жизнь, ни на правительство. Любит смотреть телевизор и читать книжки. Особенно любит те, в которых пишут про смешное.

– Давай-ка подруга, – каждый раз при нашей встрече говорит она, – не выискивай у меня болячек, а сбегай-ка лучше в ларёк да принеси пивка. – (Я на пять лет моложе её).

– Мы с тобой посидим за столом, и я тебе много чего интересного порассказываю из своей военной жизни.

И вот один из её рассказов, который и послужил причиной написания вам этого самого письма.

– Я сегодня увидела своего политрука в телевизоре, – заявила она мне, едва я переступила порог её квартиры. – Тебе известно, что я была на фронте, – начала она рассказ о своей любви. – Самого Жукова видела прямо вот так, как тебя. Подошёл он ко мне и говорит: ты кто такая? А я не растерялась и отчеканила, как по-писаному: – Гвардии ефрейтор младший санинструктор Фёкла Ерошкина. А давай-ка, так прямо и говорит Жуков, Фёкла Ерошкина, сообрази-ка нам горяченького кипяточку, а то я страсть как озяб. Давай, говорит, садись со мною и попей чайку.

Вытаскивает он из кармана вот такой кусотище сахару, – продолжает рассказывать она. – Маршал завсегда его носил с собою. Сам Жуков пил чай с блюдца. Вот так возьмёт, бывало, под донышко растопыренными пальцами, и пьёт.

Так вот о политруке…

Я долго молчала, но после того, как увидела его в телевизоре, то расскажу тебе о любви между нами с этим самым политруком, что приключилась, дай Бог памяти, во второй половине… нет, в первой. Или во второй? Нет, всё же во второй половине войны. Так вот, я тогда уже не бегала на позицию собирать раненых, за нас это делали санитары, мужики. Не смотри на меня так, и не удивляйся, что мужики были санитарами, – пояснила она, заметив моё удивление.

Это были неполноценные мужики, ну не в том смысле, что не могли производить детей, а в смысле что у кого пальца не было, у кого два. Кто кривой на один бок, или хромой, но бегать могли. Вот такие были санитары в нашем санбате.

А мы, девчата, тогда… так, когда же всё же это было? – снова стала она уточнять, в какую половину войны бегали на позицию неполноценные мужики, взамен девушек-санинструкторов.

– Неважно, в какую половину, рассказывай дальше о поразившей тебя любви, – напомнила я ей.

– Так вот, в то время я уже работала в госпитале. Правда, и госпиталем-то назвать его было трудно, это был обычный полевой медсанбат. Но всё равно это не то, что бегать по позициям. Точно, это было во второй половине войны, – твёрдо заявила она. – Это было под Будапештом, в густом лесу. Мы ещё с девчатами ходили собирать там ягоды и угощали ими раненых. Помню, напали мы на поляну…

– Давай про любовь, – напомнила я ей тему её рассказа. – А то уведёшь в такие дебри под Будапештом, что и к ночи из них не выберешься.

– Да… так вот, про любовь. Привезли к нам в медсанбат раненого молоденького парнишечку, ну, в смысле солдатика. Как потом выяснилось, оказался он политруком. Грамотный был, жуть! Семилетку до войны окончил. Работал в колхозе избачом. Это вроде нынешнего библиотекаря. Только в деревне эта самая библиотека была в избе, ну, в простой хате. Я ведь сама из деревни, а здесь оказалась уже после войны.

– Так как же твоя любовь?

– Ууу… любовь у нас разгорелась такая, что Ваня, ну, раненый избач, тогда-то он в медсанбате был политруком, хотел застрелиться, так меня любил.