Книга Под знаком Софии - Елена Раскина

Потемкин утешал Софьюшку – он был уверен, что рано или поздно заберет ребенка у «ничтожного» Юзефа Витта, обменявшего жену на генеральский чин и комендантство. Однако с недавних пор Григорий Александрович чувствовал, что есть третья сила, мешающая осуществлению его прожектов и Софьюшкиных надежд. Императрица Екатерина, ранее игравшая на стороне князя, все больше и больше подпадала под влияние Платона Зубова и не упускала случая досадить Потемкину и его гречанке.

София часто и горячо молилась в николаевском храме Григория Великие Армении и херсонском соборе Святой Екатерины. Просила вернуть ей сына Яна, а Потемкину – расположение императрицы. «Господь Всемогущий, Царица Небесная! – шептала она. – Не можем мы сейчас с государыней Екатериной тягаться. У Григория – армия и флот, но не пойдет он против России, не станет заговоры составлять. Умиротвори сердце государыни, Царица Небесная, не позволь ей стать нашим врагом…»

После одной из таких молитв, час с лишним простояв на коленях перед образом Богородицы Семистрельной, София решила было оставить князя, чтобы не навлекать на него гнев государыни. Но в тот же миг, после внезапного приступа дурноты, чуть было не потеряла сознание. Богородица ответила на ее молитву – София была беременна, и ребенок Григория связывал их теснее, чем все земные клятвы и обещания.

Год спустя после основания Николаева, таким же по-южному горячим, зыбким и расправленным вечером, София с Потемкиным стояли на том самом холме, с которого открывался редкой красоты вид на слияние Буга и Ингула. Только теперь Григорий Александрович еще теснее прижимал к себе гречанку, а его руки лежали на ее округлившемся животе. Потемкин был уверен, что София родит ему сына и называл еще не родившегося малыша Николенькой.

А София, вздыхая, думала о том, что положение князя становится все более шатким и угрожающим, а Екатерина никогда не сможет простить Григорию новороссийские города, брошенные к ногам греческой любовницы. От добрейшего Михайлы Леонтьевича Фалеева она слышала, что фавор Платона Зубова при петербургском дворе неслыханно вырос, а Екатерину приводит в гнев любое упоминание о «греческом романе» князя.

– Что же будет с нами? – спрашивала она у Фалеева и Попова, и оба, без тени сомнения или замешательства, говорили графине Витт, что Григорий Александрович – слишком большая персона в государстве, чтобы быть свергнутым «поручишкой» Платошкой Зубовым, что за князем – Новороссия и Крым, южная армия и черноморский флот.

– Никто не посмеет тронуть князя, даже государыня наша Екатерина! – уверенно говорил полковник Фалеев. Но в глубине души София не верила его словам и чувствовала, что спасти князя может только заговор против Екатерины и империи, на который он никогда не пойдет.

– Я должна оставить тебя, Гришенька, – говорила София князю, – оставить, чтобы спасти! В силе и славе ты сможешь быть не рядом со мной, а рука об руку с императрицей Екатериной.

– Ты не сможешь оставить меня и сына! – отвечал ей Потемкин. – Если вы с Николенькой уйдете, умрет моя душа. Неужели ты желаешь моей душе преждевременной смерти? Рядом с тобой я покоен и счастлив – не лишай меня земной радости.

– Екатерина не простит тебе нашего сына… – горько вздыхая, отвечала София, и Потемкин, как мог, утешал свою гречанку.

Вот и сейчас, на высоком холме, над двумя великими реками, София не могла избавиться от предчувствия несчастья. Вечерний воздух казался ей липким, тяжелым, наполненным будущими страданиями. С надеждой смотрела она на великую реку Бог в пурпурном покрывале заката, и беззвучно повторяла слова молитв, обращенных к ангелу-хранителю и Богородице.

Все было, как тогда, на холмах древнего Борисфена, но не лиман, а реки простирались внизу. И как тогда, поднимался вверх по склону, прямо к ним, человек, в котором София с изумлением и надеждой узнала Сен-Жермена, Монфера или Ракоци. Она и сама не знала, как его зовут…

София увидела Сен-Жермена первой и указала на него князю. Потемкин в ужасе отшатнулся и снова подумал о том, о чем никогда не забывал – о своем будущем, увиденном в алтарном огне Борисфена. Тогда он увидел, что после всех побед и земной славы он внезапно умрет полным сил и жизни, в бессарабской степи, на руках у любимой женщины, в окружении немногих близких людей – Головатого, Фалеева и Попова. Теперь перед ним снова стоял вестник смерти или посланник жизни – граф Сен-Жермен.

– Я знал, что ты придешь, Монфера, – сказал князь, еще теснее прижимая к себе Софию. – Ты пришел сказать, что моя смерть близка и нужно приготовиться к ней. Чтобы умереть, как подобает христианину…

Сен-Жермен ничего не ответил, но в его бездонных и невозмутимых, как воды подземных рек, глазах впервые появилось что-то, похожее на сочувствие.

– Я знаю, Григорий, Учитель пришел, чтобы спасти нас! – вмешалась София. – Он принес нам вести от Гетерии.

– Я пришел для того, чтобы предупредить вас, – ответил наконец Сен-Жермен и добавил, обращаясь к Потемкину: – То, что ты увидел в алтарном огне Борисфена, можно изменить. Ты не обречен умирать в степи, не увидав своего сына.

– И что же спасет меня? – горькая усмешка тонула губы Потемкина.

– Только одно: заговор против Екатерины. – Голос Сен-Жермена звучал бесстрастно и ровно, но каждое его слово казалось Григорию Александровичу приговором.

– Против Екатерины? – переспросил князь. – Против принцессы Фике, которую ты поддерживал когда-то?

– Маленькая принцесса Фике слишком изменилась, – ответил былой наставник Потемкина. – Она ослеплена ревностью и болью. Когда-то она мечтала о Греческом море, но теперь готова отдать все завоевания империи ничтожному Платону Зубову. Императрица утратила способность идти вперед. Но я вижу перед собой людей, полных сил и жизни. Вспомни мои предсказания, Григорий: двух Софий предрекал я тебе. София Ангальт-Цербстская больше не может идти с тобой рядом. Но с Софией Скарлатос Панталес Маврокордато де Челиче ты войдешь в Константинополь в силе и славе, водрузишь крест над храмом Святой Софии и сядешь на трон Палеологов. Не Константину Романову, внуку Екатерины, должен достаться этот трон, а тебе и той, в чьих жилах течет кровь византийских императоров. Византия должна воскреснуть, но не под эгидой России, а под своей собственной властью!

– Так вот кому ты служишь, – взгляд Потемкина, устремленный на Сен-Жермена, впервые наполнился гневом. – Я служу России, а ты служишь давно почившей империи!

– Я служу Элладе, – бесстрастно ответил Сен-Жермен, – как и женщина, стоящая рядом с тобой. Я не смогу умереть до тех пор, пока Греция не получит свободу.

Я уйду в поля небесные, когда ты поможешь мне, Григорий Потемкин!

– Но почему ты выбрал именно меня? – теряя самообладание, спросил князь. – Я никогда не предам Россию.

– Я выбрал тебя, потому что ты с детства носишь на груди монету с надписью Ολβιο. Потому что ты любишь Элладу не меньше, чем Россию, и твой отец прошел однажды мерцающим ольвийским тоннелем. – Голос Сен-Жермена гипнотизировал и повелевал, но Потемкин впервые отказывался верить своему былому учителю.