Книга Мухосранские хроники (сборник) - Евгений Филенко

Выждав небольшое время, майор подносит к губам рацию.

– У нас тихо, сэр. Все вернулись в город. К своим книгам… И на других направлениях тоже?.. Похоже, сэр, теперь они все скопились в одном месте.

Юнцы, что решили всех перехитрить, уже близки к цели. В головной машине подружка на заднем сиденье читает вслух «Надвигается беда», чтобы ее приятель не заскучал. В той, что следует позади, картинка ничем не отличается, но читают какой-то рассказ Сэлинджера. Кукурузное поле обрывается, и автомобили вылетают на кольцевую автостраду, что ведет за границу округа, на свободу…

Последнее, что видят молодые люди, это летящая навстречу струя белого пламени, перевитая полосами черного дыма, словно траурной лентой.

…Вечером того же дня президент адресовался к нации в прямом эфире:

– Джентльмены! Граждане! Братья и сестры! Солдаты нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Я только что принял нелегкое решение…

Поскольку рейтинг его был невелик, то большого внимания обращение поначалу не снискало. В повторах из него тщательно вырезаны были обсценная лексика, арготизмы и эпизод с бокалом жидкости сомнительного происхождения. Но на Ютубе ролик с первоначальной версией долго еще болтался в топах, пока его не вытеснил какой-то танцующий кореец…

Но хорошо это или плохо, здесь вам не чуждая нашему сердцу глубинка. Здесь вам славный город Мухосранск, и этим сказано многое. Да почти всё.

* * *

Комфортабельный автобус из Мухосранска величаво, словно океанский лайнер к причалу, подплыл к влажной от недавнего дождика платформе Щелковского автовокзала.

Суперзвезда отечественной поп-музыки Кирилл Фарфоров, чей случай мало вписывался в выдвинутую доктором Указательным гипотезу, ступил на столичную землю. Оглядел победным взором встречавшую его толпу поклонниц. Не такую обильную, как много лет назад, но вполне представительную. Улыбнулся своей фирменной ослепительной улыбкой во все тридцать два вставных зуба.

И чихнул.

Кармазин без Вергилина

Кармазин стоял возле кирпичной стены, выщербившейся от частого употребления, руки его были связаны за спиной, повязка на глазах сбилась, открывая крохотный осколок серого неба, с которым ему предстояло с минуты на минуту распрощаться навсегда. В горле пересохло, отчего дерзкая мысль выкрикнуть в лицо незримым палачам что-нибудь оскорбительно-патетическое, не представлялась удачной. Уж лучше умереть молча, с гордой осанкой, нежели крякнуть напоследок нечто невразумительное и насмешить собравшийся на казнь честной народ…

Ему пришлось энергично помотать головой, чтобы избавиться от наваждения.

Реальность однако же представлялась не менее безрадостной. За спиной Кармазина располагался застекленный стеллаж с книгами, представлявшими для ширкетской межрайонной библиотеки особую ценность. То есть ни привалиться в минуту слабости, ни даже попятиться от летящего в лицо артиллерийского снаряда… тьфу, пропасть!.. сугубо трудного вопроса. Сам он находился на возвышении перед скромного вида кафедрой, и это было единственным и последним рубежом обороны перед лицом зловещей угрозы, что колыхалась мрачно и безлико, вздыхала и расчленяла его на полуфабрикат для рагу десятками беспощадных глаз.

Дети. Полный конференц-зал детей. Которых специально собрали здесь затем, чтобы надругаться над живым писателем.

Где-то он читал о чем-то подобном или видел в кино. И помнил совершенно определенно: ничем хорошим это не завершилось. То ли белокурые детки со светящимися очами загипнотизировали оратора до овощного состояния, после чего употребили в самых недобрых целях, то ли выставили его полным идиотом, что ненамного предпочтительнее.

Не следовало соглашаться на аутодафе. Ох уж это проклятое творческое тщеславие! Лицом к лицу с читателем… увидеть свою аудиторию… зарядиться оптимизмом и поддержкой… Ага, сейчас.

Но сбежать было невозможно. Единственная электричка, которая должна была вернуть его к родным пенатам, отходила только через четыре часа. Да он и не отыскал бы дорогу на вокзал в ширкетских закоулках, по-деревенски неухоженных и по-городскому головоломных.

– Друзья! – возгласила приглашающая сторона в лице главной библиотекарши, зрелой дамы приятной наружности, звали которую Диана Самвеловна, что мало сочеталось с ее безупречно славянской внешностью, куда в качестве базовых атрибутов входили широкое круглое лицо со вздернутым носом, светлые серые глаза и пшеничные кудри до плеч, а также иные достоинства, которые в настоящий момент ускользали от Кармазинского взбудораженного восприятия. – Сегодня у нас в гостях известный писатель, житель славного города Мухосранска…

Перечисление регалий и добродетелей отняло немного времени, хотя библиотекарша делала логические паузы и обеими руками производила плавные, привлекающие внимание жесты, как если бы Кармазин был уже не живым существом из плоти и крови, а памятником самому себе или, по крайней мере, портретом кисти самодеятельного художника.

– Вы можете задавать любые вопросы, – завершила преамбулу библиотечная дама, сошла с возвышения и села в первом ряду, оставляя творца наедине с публикой.

Кармазину почудилось, будто публика выгнула хребет и алчно лязгнула клыками.

Разумеется, ничего подобного в реальности не происходило. Просторное помещение, исполнявшее при библиотеке функцию конференц-зала, было плотно уставлено рядами кресел, на стенах висели обязательные портреты классиков, в числе которых самый большой портрет по праву принадлежал Гоголю, а сразу после Шолохова начинались лица незнакомые и по всей вероятности прославленные в пределах региона и ни метром далее. За окном трепетали тяжелые лиственные кроны, отбрасывая внутрь причудливые тени. Все места были заняты, и даже в проходе стояло несколько стульев. Большинство аудитории составляли школьники, которых залучили на встречу в порядке добровольной принудительности, интерес на детских лицах был скорее физиологический, нежели познавательный, из чего со всей очевидностью следовало, что никто из подрастающего поколения ни строчки из Кармазинских текстов не прочел. Но попадались и персоны более солидного возраста, в диапазоне от девушки без возраста в наряде, более подходящем для камерного концерта, строгом, черно-белом в горошек и с кружевами, до худого мужчины лет пятидесяти, глаза коего пылали нездоровым пламенем, и вот уж от кого следовало ожидать подвоха, так именно от подобного персонажа, со скрытыми сверхценными идеями, с опытом посещения аномальных зон и личного контакта с пришельцами из иных миров либо измерений, хрен редьки не слаще, и, что ужаснее всего, с собственными литературными амбициями.

Кармазин ободряюще улыбнулся. На таких мероприятиях он был нечастый гость и потому не силен был в протоколах и регламентах. Знающие люди рассказывали: важно завязать контакт с залом, но адресоваться ко всей человеческой массе бессмысленно или, как любят говорить в дипломатических сферах, контрпродуктивно, за всеми не уследить и на всякий чих не наздравствуешься. А потому следовало выбрать в зале одно лицо, какое больше понравится, смотреть на него и в речах своих обращаться непременно к нему, следить за его реакцией и в зависимости от таковой вносить в собственное поведение необходимые коррективы, от сдержанного превосходства до панибратской развязности, а то и некоторой даже интимности. Кармазин без труда нашел свое лицо. Это была юная дева, тонкая, как скрипичный смычок, темноглазая, отчетливо восточного типа, однако же длинные волосы сплетены были в две тугие косы, одна из которых была рыжая, а другая и вовсе соломенная. Взгляд юницы был внимателен, рот приоткрыт, с нею Кармазин и намеревался вести диалог, хотя бы даже и мысленный, и в мыслях немедля обозначил ее как Пеппи-Две Косички.