Книга Артефакт с темным прошлым - Алексей Макеев

встретить, хоть театр и оплачивал актерам такси до дома. От родного голоса у него все внутри сжалось, так сильно он соскучился по жене, и одновременно ликовало от радости, еще совсем недолго – и Мария будет дома! Его унылая холостяцкая жизнь, к счастью, закончится.

Он так замечтался, что чуть не прошел мимо красной буквы «М» у входа в метрополитен. От красного цвета, бьющего в глаза, он опомнился: ему надо вычислить, где живет Федя. Опер покрутился вокруг своей оси, рассматривая дома вокруг. Шумный центр со старыми высотками был даже в субботу многолюден, так как здесь располагались по кругу остановки почти десятки маршрутов, по которым ходили автобусы, троллейбусы, частные маршрутки. Люди словно муравьи сновали, спешили, торопились в разные стороны. Они входили и выходили из подземки, пересаживались на общественный транспорт и следовали дальше по своим делам. Здесь располагались офисы, пестреющие вывесками и рекламными щитами, а также отделения банков, рестораны, забегаловки и кофейни, гостиницы, магазинчики. Но широкие ступени спуска в метро были видны лишь с ракурса единственного дома. Торцом с ровными рядами лоджий дом стоял ровно напротив входа и горящей буквы «М». До третьего этажа включительно каждый балкон пестрел рекламой апартаментов на сутки, и Лев решил, что поиски квартиры, чьи окна или лоджия выходят на шумный проспект, начнет с четвертого этажа.

На звонок входную дверь открыла невысокая крепкая женщина, и опер понял, что попал в цель с первого раза. Ее лицо было женским вариантом внешности вчерашнего странного посетителя, хоть и отличалось живой мимикой. При виде Гурова она виновато уточнила:

– Вы из полиции, да? Из-за Феди? – И, не дожидаясь ответа, начала извиняться: – Простите, что так вышло. Я обычно чутко сплю, всегда прислушиваюсь, вдруг Феде плохо станет или кричать начнет, соседей разбудит. Он рано встает, всегда в 4:30, и рисует тихонько у себя в комнате, пока я не проснусь. Даже не знаю, что произошло такого, что он сам оделся, открыл дверь и ушел на улицу. Мне так неудобно, что он вас напугал. Простите. Федя совсем не агрессивный, но я понимаю, что из-за внешнего вида и своего поведения выглядит он пугающе. Я еще раз прошу прощения, что недосмотрела за ним.

– Ничего страшного, – успокоил он женщину. – Все в порядке, хорошо, что врач его узнал и помог вернуть домой. Я, собственно, и зашел узнать, все ли у Федора в порядке.

Женщина просияла лицом, ей было приятно, что гость не обвиняет ее в недосмотре за сложным больным, даже, наоборот, интересуется его состоянием. Радость тут же погасла из-за мучившей ее тревоги:

– Федя… он совсем не в порядке, с утра рисует и рисует, очень беспокойный. Даже таблетки не помогли. С его заболеванием такое приключение – жуткий, страшный стресс. От еды отказывается, на меня совсем не реагирует. Говорит без остановки.

– Что говорит? – заинтересовался Гуров.

Мать больного парня спохватилась:

– Вы проходите, простите, что держу на пороге. Мы к гостям не привыкли, к нам только врачи ходят. Даже няню для Феди за столько лет не смогли найти, боятся люди аутистов. Поэтому мне приходится его везде с собой брать, приучаю его самому себе готовить, ходить в магазин. Может, все-таки удастся ему прожить самому после моей смерти без отправки в специнтернат. Проходите, не разувайтесь, у меня кругом линолеум, с тех пор как Федю к туалету приучали.

От ее бесхитростных откровений Гурова пробрал мороз по коже. Сколько мужества в этой женщине, которая посвятила себя больному сыну, приучая его пошагово к обычному миру. В светлой небольшой комнате, куда его провела хозяйка квартиры, Федор стоял, уткнувшись лицом в стену, и снова твердил свою мантру:

– Беда, беда, беда. Номер один беда, беда, беда.

Все стены в человеческий рост были заняты листами А4 с карандашными рисунками Федора. Гуров не удержался от восхищения:

– Это же настоящая выставка! У него талант! Как все подробно!

Лист за листом Федя воспроизводил картинку за стеклом своей лоджии, повторяя ювелирно каждую мелочь многолюдного пятачка, прорисовывая детально фигурки людей, машины, здания.

Мать грустно кивнула:

– Это для него важно, он просыпается в 4:30 и садится рисовать на лоджии. До 11 утра рисует все, что там происходит. Потом развешивает по часам и дням.

Лев внимательно вгляделся в рисунки, расположенные столбиком. Каждый столбик начинался одинаково одним и тем же кадром: молодой человек в татуировках, с модным хвостиком из длинных волос, шел по безлюдной улице, потом спускался по ступеням в метро; на следующей картинке он уже поднимался обратно к проспекту и удалялся вдаль. А дальше пространство следующей по очереди картинки уже было заполнено толпой людей, которые тоже спускались или поднимались по широким ступеням от распашных дверей метрополитена. Под каждой фигурой стоял порядковый номер из мелких цифр. Татуированный парень неизменно отмечался цифрой «один».

– А где рисунки сегодняшнего дня? – уточнил опер у матери.

Она кивнула на стопку листов на кресле:

– Лежат, он не стал их развешивать. Рисовал, потом все бросил и вышел на улицу, затем его привезла бригада из психиатрии. Это вы уже знаете. Что-то произошло, и он очень расстроен, в его мире сбился привычный ритм.

– Можно я посмотрю?

– Конечно, вот, пожалуйста, – женщина протянула Льву стопку карандашных рисунков, а сама погладила измученного тревогой сына по голове.

Тот никак не отреагировал на ласку, лишь замолчал, не сводя глаз с невидимой точки сбоку. Гуров пролистал рисунки. Снова все те же кадры: татуированный идет по улице, спускается в метро… Но на следующем листе Федя набросал крупными штрихами пустой выход, татуированного не было ни на ступенях, ни уходящего вдаль. Видимо, после того как парень в татуировках не поднялся на поверхность, как делал каждое утро, Федя занервничал и бросился за помощью из квартиры. Гуров попросил мать:

– Я могу с ним поговорить?

– Попробуйте, – та беспомощно развела руками.

Лев подошел поближе к парню, медленно развесил листы в строгом порядке на стене:

– Федя, я из полиции, меня зовут Лев. Ты утром приходил к нам за помощью. Ты хочешь, чтобы мы нашли пропавшего человека? Вот этого человека? С ним случилась беда? – он ткнул пальцем в татуированного на рисунке.

Но больной парень молчал – заторможенный взгляд в пол, окаменевшее лицо, повернутое в сторону. Лев Иванович не сдавался:

– Ты можешь нарисовать его лицо крупно, этого пропавшего человека? Если с ним случилась беда, то я смогу ему помочь, но мне нужен его портрет. Я покажу его лицо и татуировки работникам метро, они скажут, в какую сторону он уехал, или