Книга Цена времени. Книга 3 - Роман Шайх

и на пять полков набралось бы. Но всё же, как не крути, это была бы принудительная служба. Да и крестьяне хоть и составляют абсолютное большинство населения, не идут ни в какое сравнение с горожанами по уровню развития и образования. К тому же наличие у будущих рядовых места жительства в черте города позволяло мне не заботиться о том, где будущие солдаты станут жить. Я обещал им лишь два приёма пищи и небольшое жалование, требуя взамен готовности учиться новому, превозмогать себя и беспрекословно делать то, что им прикажут. Такие необычные возрастные ограничения я также установил не просто так. У молодых и кровь погорячее, да и восприятие гораздо более гибкое. Из них можно лепить такую армию, какая мне нужна: дисциплинированную, обученную и работающую как единый механизм.

Постепенно начало запускаться производство, заложенное ранней весной в сëлах помещиков, поддержавших меня. В детинец ежедневно приходили повозки с ружьями, серой формой из сукна и порохом. На рынки, куда с голодной страстью после освобождения детинца бросились купцы из Европы и с юга, стали поступать высококачественные инструменты, которые по десять часов в день ковались на мануфактурах на ровне с оружием и простенькие, зато массовые стеклянные изделия и посуду, которые наловчился делать Оскар. Скупая не жалея серебра устаревшие для нас арбалеты, производство которых в Борках только набирало обороты, купцы, наверное, считали, что крупно обманывают глупых русских, скупая у них смертоносное оружие, которое ещё не успел вытеснить стремительно набирающий популярность огнестрел, по сравнительно бросовой цене.

А в это время в детинце от зари до зари грохотали залпы ружей и раздавался барабанный бой. Сформированный из вчерашних подмастерьев, детей обедневших горожан и просто неудачников полк с каждым днём крепчал, закалялся сталью и порохом, переставал шугаться выстрелов и барабанов. Офицерами в полку назначались самые грамотные добровольцы, которых я отбирал лично, а также лучшие десятники из сотни Григория. Всего получилось шесть званий-ступеней, формирующих строгую иерархию: один полковник, три комбата, девять капитанов, тридцать шесть лейтенантов, сто восемь сержантов и девять сот семьдесят два рядовых. Каждый сержант командует девятью рядовыми, образуя десяток. Каждый лейтенант имеет под своим контролем три десятка, то есть один взвод, а каждый капитан, в свою очередь, имеет в подчинении четыре таких взвода, которые объединяются в роту из ста двадцати человек в общем. Три таких роты — батальон, над которым стоит комбат. А три батальона — полноценный полк под командованием полковника, коим стал сам Григорий. Он, не смотря на свой возраст, легко перенимал новую доктрину ведения войны и с лёгкостью находил общий язык с новобранцами. При этом в нём не было той слепой удали, которая так мешала Михаилу. Напротив, Григорий порой был уж очень задумчив и расчётлив.

Хотя тренировки и обучение шли ударными темпами, новому полку до сих пор катастрофически не хватало ружей и формы. Впрочем, эта проблема постепенно решалась, поскольку на мануфактуры с каждым днём приходило работать всё больше желающих. Чтобы потянуть на первых порах зарплаты рабочим, пришлось прибегнуть к спасительным серебряным рудникам, которых хоть и не должно быть здесь исторически, однако не воспользоваться этим ресурсом было бы просто невероятно расточительно с моей стороны. Да и нескончаемый поток купцов, которые охотно меняли наши товары на деньги, уголь и руду с запада и продовольствие с юга, неслабо помогал мне в этом невероятном скачке пятилетки за пару месяцев.

Я стоял на стене детинца и с интересом наблюдал за тренировкой второго батальона под командованием сурового комбата из числа бывших пленников Михаила, которого я назначил по совету Григория. И, похоже, не прогадал. Он гонял своих подчинённых с невероятным энтузиазмом, но при этом отнюдь не выражал какой-то жестокости или жажды власти. И сейчас батальон из трёхсот шестидесяти человек, пока ещё вовсе не стройным шагом пытался поймать ритм, который диктовал хладнокровный барабан. Ряды, которые должны двигаться идеально ровной, монолитной стеной напоминали сейчас скорее извивающихся червей, а всё построение вот-вот грозилось рассыпаться. Они в черт знает какой раз шли по огромному плацу из одного конца в другой, а в них с фронта летели десятки стрел без наконечников. Самые хитрые по началу пытались увернуться от не смертельных, но очень неприятных снарядов, однако вскоре и в их головы было донесена вся важность строгого построения на поле боя.

— Смелее, вашу мать! — Выкрикивал комбат, также шедший вместе со своим батальоном, хотя и отдающий команды, как и следует толковому командиру, следуя позади всего построения. — Выше головы! Это стрелы, а не дерьмо! — Барабанный бой резко оборвался и батальон встал, пытаясь выровнять ряды.

— Чудные дела нынче на земле русской творятся, — Произнёс кто-то позади меня. И хотя я узнал в голосе митрополита Новгородского и Софийского собора Никона, с которым мне не так давно пришлось познакомиться, я всё же рефлекторно обернулся. Отнюдь не старый священник стоял рядом и, хитро улыбаясь уголками губ, наблюдал за учениями. И как он только сумел вот так незаметно подкрасться ко мне?

— Считаешь, отец Никон, что сие не есть хорошо? — Осторожно спросил я. Вообще, как я понял, новый митрополит, что ростом и габаритами вышел даже больше меня, от чего его вид в чëрной рясе и с массивным крестом на груди внушал ещё больше неоднозначных чувств, был относительно прогрессивен и религию, судя по всему, воспринимал не просто как веру, но ещё и как мощный рычаг давления на народные массы. Да и патриотом был, каких поискать.

— Не всё, — Уклончиво ответил он. — Большие перемены способны вести на путь праведный. Однако и цену за то порой платить приходиться непосильную. Что же до полка твоего нового, — Он прервался, наблюдая, как батальон берёт ружья на изготовку, передний ряд пока не очень слаженно встаёт на колено и первые две линии дают разрозненный залп холостыми зарядами в сторону обстреливающих их гвардейцев. — Господь завещал «не убий». Но когда придут язычники святую веру топтать, нам придëтся сию заповедь оставить. — Никон тяжело вздохнул. — Или они, или мы. И вижу я, что сила в новом деле ратном сокрыта великая, однако ж время ей нужно на то, чтобы проявиться.

— Как дела с моей просьбой? — Сменил я тему разговора.

— Вот, — Никон протянул мне широкий лист, на котором ровным столбиком были аккуратно выведены буквы. Не те закорючки, что я видел во всех русских текстах этого времени, которые едва ли можно было сходу разобрать, а вполне лаконичные, привычные моему взгляду буквы. Взяв за основу устаревшую кириллицу, митрополит по моей просьбе и