Книга Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

class="p1">Мы поняли, и, слава богу, Миша и сам этого хотел, что единственный выход – перевод его в другую школу. Он уже несколько лет участвовал, и успешно, в городских биологических олимпиадах, поэтому после окончания им восьмого класса мы перевели его в школу вблизи МГУ, с так называемым «биологическим уклоном».

Когда там брали наши документы и посмотрели на наш адрес, директор школы сказала:

– Думайте о переезде. При их нагрузке он такие ежедневные поездки на длинные расстояния не выдержит.

Я занялась обменом квартиры.

Гуляев шутил направленно в мой адрес:

– Это не работники: женщины, которые выходят замуж, или думают, что беременны, или заняты обменом квартиры.

Я, на самом деле, не могла сосредоточиться на работе. Сейчас, когда все решается через куплю-продажу, мои усилия могут казаться непонятными: чтение всех наклеенных объявлений, хождение в Банный переулок, где находилась картотека всех желающих переехать в другой район, топтание около Черемушкинского рынка, где решались локальные обмены внутри Юго-Запада.

В один прием поменяться не удалось: сначала мы просто существенно приблизились к Мишиной школе, переехав на Мичуринский проспект, где жили около года.

И только когда Миша пошел уже в десятый класс мы оказались в конечной точке нашего путешествия: в классической квартире «сталинского» типа на Молодежной улице, в доме между цирком на проспекте Вернадского и Детским музыкальным театром.

Обмен был чрезвычайно сложный, в несколько ступеней, с многочисленными участниками. Юра просил:

– Нарисуй мне схему обмена, а то я не могу объяснить, как мы там оказались.

Кто-то меня упрекнул:

– Жестоко поселить Мишу в комнату с окнами на МГУ, куда он никогда не поступит.

А он поступил, и мы смотрели на окна трехзального спорткомплекса, чтобы включить чайник, когда они погаснут, что означало: зал закрыт, и Миша сейчас придет. Миша вдруг в старших классах стал активно играть в бадминтон, был в команде МГУ и дорос до кандидата в мастера, что впоследствии обернулось жутким избытком веса, когда он переехал в США и бросил большой спорт.

Как и его папа, Миша на втором курсе женился и переехал сначала в квартиру Олиных родителей, а потом (уже после окончания университета) в их с Олей собственную. Моей мамы не стало, когда Анечке было три месяца, с нами до ее смерти жила Юрина мама, и через несколько лет мы остались с Юрой вдвоем в этой непривычно большой квартире, которую рассматривали как подарок судьбы откуда-то свыше. Поэтому всю оставшуюся в Москве жизнь мы старались благодарить судьбу, превратив наш дом в гостеприимную гостиницу для всех приезжающих или проезжающих коллег.

В целом, квартирой (и квартирным вопросом) мы занимались долгие годы, если иметь в виду ее полное обустройство. Понадобилось издать книгу, чтобы купить пристойную мебель в гостиную, где из «приличного» вначале было только пианино, но это было уже через десять лет после переезда. Еще через пару лет гонорар за перевод справочника по фрактографии помог купить стенку в маленькую комнату. В дальней самой большой комнате так и стояла привезенная с предыдущих квартир тахта, письменный стол и книжные полки.

Как мы брали города

Кто-то из моих друзей отметил, что в книге мало уделялось внимания тому, как осуществлялись собственно научные работы и достигались промышленные результаты.

До сорока лет, далеко после кандидатской диссертации, я выполняла все экспериментальные работы своими руками. В ЦНИИчермете с самого начала в лаборатории выполнялись параллельно несколько проектов, но в выделенных как «мои» я лично участвовала во всех экспериментах. В частности, выделила тему диссертации Лены Жуковой в область личных интересов и много времени проводила с ней.

Однако в конце 1979 года в тематике появились двухфазные стали. Я до этого времени была скорее методическим человеком, выискивала какие-то важные закономерности в разрабатываемых другими сталях с помощью механических испытаний, фрактографии, анализа структуры и неметаллических включений. В Институте качественных сталей (ИКС) все возможные стали были поделены между лабораториями так же точно, как делила страны карта Европы. Было понятно, что сделать докторскую диссертацию в нашем институте, разрабатывающем стали для различных применений, можно было только на своих сталях данной лаборатории.

Двухфазными сталями в Союзе еще никто не занимался, да и в мире это был новый привлекательный объект металловедения. Голованенко предложил заниматься ими мне, и я восприняла это как мой единственный шанс (до этого я о докторской диссертации и не думала из-за очевидной нереальности).

Составила перечень вопросов, по которым шли споры в литературе, наметила, кто и что будет выполнять, и в этой связи проводить самой все необходимые эксперименты было уже нереально. Голованенко был, правда, добр не до конца, параллельно он вел некие работы по двухфазным сталям с Инной Конновой и Таней Сергеевой и как-то подкольнул:

– А мы с Конновой вас обгоняем.

Я не смолчала, поскольку в то время он был неотделимым соавтором всего мною производимого:

– Сергей Александрович, надо по-другому сказать: Вы с Конновой обгоняете меня с Вами.

Постепенно объем полученных нашей группой принципиально новых данных убедил его забыть о каком бы то ни было соревновании и признать, что я руковожу направлением в целом. При уходе от Гуляева нас так и назвали «группа двухфазных сталей».

Пара лет ушла на накопление лабораторных результатов. Уже были видны составы новых сталей, пригодных для производства и обработки на наших заводах – поставщиках автопрома. Началась штурмовая атака одновременно металлургических и автомобильных заводов: первых – чтобы пытались производить, вторых, чтобы опробовали и впоследствии заказывали то, что получится.

Однако, никакая типовая схема не проходила. У всех были разные мотивации поддержать наши искания. ВАЗ понимал свою лидирующую роль, другие автозаводы хотели пробовать что-то новое, чтобы не выглядеть хуже. При этом везде решали личности и личные контакты. На ВАЗе это был амбициозный начальник отдела новых материалов Виктор Ионович Фалкон, который на долгие годы проникся интересом к нашим работам и стал постоянным союзником. На ГАЗе мы подружились с главным металлургом завода Романом Ефимовичем Глинером, который отвечал за освоение новых материалов и был сильным металловедом, впоследствии защитившим докторскую диссертацию. На ЗИЛе нашим партнером был молодой начальник лаборатории штампуемых сталей Борис Бейлин, с которым тоже надолго подружились.

В общем, было именно так: или поверили друг в друга и подружились, или все постепенно вяло и умирало, как на АЗЛК.

На ЗИЛе и КамАЗе от меня потребовали предварительной встречи с конструкторами, которые дотошно спрашивали меня про характеристики предлагаемых нами сталей, скептически относясь к нашим обещаниям. Однако после некоторой полемики на КАМазе мы опять-таки именно подружились с