Книга Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина

Так оба и выдержали. Жизнь наладилась. Из-за нового места работы летом пришлось переезжать сюда, в новый район, а Ани менять школу. А перемены внезапно для Льва повлекли такие события, что он уже не понимал, как поступать и что происходит? Дочка, — подросток, с начала учебного года вдруг не очень влилась в коллектив новых одноклассников. Стала комплексовать по поводу внешности, грустить, хандрить, становилась то раздражительной, то грустной. Нужна была мама, которая и поговорит, и поймет, и объяснит все, что может объяснить только женщина. А он что? Ани взрослеет, меняется, переживает и физические и психические метаморфозы. Как тут поможешь? Доверительность есть, семейная теплота есть, но все же — не то.

Я подошла близко, чтобы лучше рассмотреть лицо девочки, которая держала в руках цветы с осторожностью и желанием стиснуть их из-за восторга и волнения. Глаза сияли, вся, как пружинка, пританцовывает на цыпочках. Нескладная, большегубая, вся худенькая и тонкая. Сегодня — ее день рождения. Отец приготовил подарок — интуитивно решив, что Ани в тринадцать наверняка захочется что-то для красоты, и купил ей карточку в «Флер», — магазин парфюмерии и косметики. Страшился, конечно, что зря — как размалюется, надушится, как ухнет из детства во что-то вульгарное и якобы взрослое… и все же смирялся: маленькой она вечно не будет, уже больше девушка, чем девчонка. Ему остается только направлять и помогать, как сможет.

Купил карточку. И букет гвоздик. Спрятал накануне в своем шкафу, пока ее дома не было, а сегодня в пять утра спустился к почтовому ящику и сунул гвоздики в щель. Никто не вытащит. А Ани пойдет на занятия, увидит, и будет второй сюрприз. Порадуется. Цветы на день рождения дочери еще никогда не дарились.

Позавтракали. За чаем Лев торжественно вручил ей карту, поздравил и заслужил в благодарность визг и восторг: «Папа, ты самый-самый лучший прелучший на свете!». «Думай, на что потратишь, Ани. Все сама будешь решать, что тебе хочется». Стал смотреть в окно, выжидая — когда дочь появится с букетом в руках — вдвойне счастливая и пойдет в школу. А она вдруг вернулась домой.

Я не могла не улыбаться, вникая в такие детали сегодняшних событий семьи, и не сопереживать тому, чего Лев Лён никак не ожидал услышать:

— Там кто-то оставил мне цветы… Папа… я кому-то нравлюсь! Кому?!

Вот она — грань. Неизвестный поклонник, — мальчик со двора или со школы, тайком оставивший скромный букетик в ящике номер «шесть», знающий о ее дне рождения, наполнил сердце, как парус ветром, всем сразу. Надеждой, тайной, ощущением своей привлекательности, романтикой, радостью. Она оставит гвоздки дома, в вазе, а в глазах унесет сияние, и из-за этих чувств преобразится. В этот день одноклассникам впервые не захочется оттолкнуть ее или проигнорировать. Девочкам будет любопытна ее улыбчивость и открытость, а мальчишек будет смущать благодарность и женственность взгляда — «Это ты или не ты подарил? Спасибо!».

— Спасибо.

Это уже я шепнула Льву, сделавшему так много, что и сам не осознавал, для ее будущей счастливой жизни. А ведь он колебался, не сильно утруждаясь подумать, что к чему приведет — сказать ей правду, что это его подарок. И все бы рухнуло. И разочарование этого дня Ани не вытравила бы из сердца до самой смерти.

Уже на улице, идя к остановке монорельса, я думала о том, как странно иногда совпадают в своих мотивах вызовы к людям и все то, то происходит в жизни у нас, пограничников. Почти сказка. Юрген, как настоящий принц, снял поцелуем проклятие злой матери, и незнакомая Вивьен не похоронит себя в четырех стенах в одиночестве. Я удержала сестру от циничной продажи собственного тела, качнув обратно к чувству собственного достоинства и шанса найти любовь, а не выгоду. И этот случай — Ани.

А где мои тринадцать? Где потерялась моя ранняя юность? Дедушка уже болел, а потом умер, и больше никто не звал меня эльфом и не говорил о красоте. Ни мама, ни папа, не подмечали ни моих перемен, ни моих сомнений и переживаний. Даже утрату близкого родственника все восприняли с облегчением, не разделив горя со мной. Где влюбчивость и легкость? Зов пограничника, волонтерская служба, раздумья о том — как доучиться и заработать на курсы, чтобы хоть чем-то смочь себя обеспечивать во взрослой жизни. Так сильно забегалась, что не обращала внимания ни на кого, а едва передохнула от гонки, как увлеклась Петером? Семью хотела, любви хотела, близкого человека, отдельной, самостоятельной жизни! Тихой гавани. Детей. Счастья. Любой ценой, закрывая глаза на тревогу, терпя все, что выпадает, смиряясь и надеясь — дальше будет лучше, переживем! А оказывается, любовь, это не борьба. И не жертвы, с терпением сквозь зубы и проглатыванием маленьких, едва заметных, унижений и злости.

Любовь… Сегодня утром мы оба застряли в прихожей. Молнию в сапоге заело, а я уже договорилась с Катариной, что помогу ей с покупками, и расстроилась — опоздаю. Еще хуже — останусь дома потому, что другой обуви нет, а единственная вышла из строя. Юрген усадил меня на лавку, присел на корточки рядом, и ковырялся в замке кончиком ножа, старательно поправляя зубчики.

— Ирис, обувь у тебя на последнем издыхании. Пойдем сегодня в магазин, купим зимние берцы. Не бойся, нога легко будет смотреться, есть тонкие, женские модели. Щиколотка там мягкая, но крепкая, подошва рифлёная. Не поскользнёшься, ногу не подвернешь. Сапоги же можно новые?

Поднимает на меня свои карие глаза, смотрит с надеждой. Во всем видно — как ему хочется позаботится. Если позволю, если скажу, что да, — могу, приму, поменяю.

— Спасибо, Юр.

Юрген справляется с молнией, застегивая замок, но не отпускает ноги сразу. Нахально обнимает бедра прямо под юбкой, мягко бодает головой в живот:

— Попалась, мотылек. Только не перемерзни. Ветер поднимется, не торчите с Катариной на остановках, катайтесь на такси. Обещаешь? Договорились?

— Договорились.

Любовь — это когда легко. Когда просто. Когда я — ему, а он — мне. Все, что можем дать. И близость — она иная, когда любишь по настоящему, а не принимаешь за нее суррогат. Разница почувствовалась не вчера, хоть вчера и получилось что-то безумное.

Невольно вдохнула и выдохнула поглубже. Помню, как в одно утро я ходила и краснела от воспоминаний о Юргене и его признаниях. Не оставляло и будоражило услышанное. Совсем недавно — едва сдержалась от его страсти, откровенно телесной, и слов любви там было гораздо меньше, чем ее тактильных проявлений. Сейчас не понимаю себя же — зачем терпела? В чем находила причину и смысл?

А вчера потеряла голову сама. Ни о чем не думала — призналась, не призналась, могу не могу, на что имею права, а на что нет… умереть, как хотелось его всего. Я была жадная — «мой», «мне», и упивалась в открытую. На все плевать.

Опять вдохнула и выдохнула. Память дарила легкое возбуждение, и снова чуть учащала пульс, меняла глубину дыхания. А вспоминать — тоже нравилось. Каждый раз чуть пьянела, звенела и покрывалась мурашками.

Новый сбой

Катарина на опоздание не сердилась, — все поняла и про обувь, и про вызов. Житейское дело. Сама оббежала второй этаж магазина с отделами аксессуаров, подбирая новую сумочку под те сапожки, что купила недавно.