Книга Где лежит море? - Юрг Шубигер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мне надоело одеваться.
— Но ты простудишься!
— Ну и пусть.
— Да ты сам подумай!
— Отстань!
— Вот ненормальный…
Он так низко опустил голову, что ей показалось, будто она сейчас скатится на пол. Она долго молчала, а он сидел на краешке кровати и ничего не делал. Потом она снова начала его уговаривать, а он все так же сидел на краешке кровати и ничего не делал. Это случалось с ним каждый день. Как только ему что-нибудь надоедало, он немедленно бросал это занятие. Возможно, что навсегда. Например, вчера ему надоело чистить зубы, позавчера — завязывать шнурки, позапозавчера — есть бутерброд. А завтра ему может надоесть раздеваться, принимать душ или смотреть телевизор.
М-да, не так она представляла себе жизнь с маленьким братом. И даже теперь она помнит, как ей казалось, что вместе им всегда будет интересней и веселей.
Когда-то, когда мира еще не было, всем было достаточно места. Не было ни стен, ни заборов, и ходить можно было везде, где захочешь. Правда, о хождении тогда речи еще не было — нельзя же ходить, когда нет земли. Но можно было перемещаться как-нибудь иначе, скажем, порхать, летать — вот это пожалуйста. И не приходилось то и дело спотыкаться о разбросанные вещи. Например, о башмаки или о портфели. Ведь вещей тогда еще не было, да и некому их было разбросать. Но самое главное, что все жили в мире и согласии, в те самые времена, когда мира еще не было. Никто ничего не требовал, никто никого не перебивал. Тишина была такая, как по радио, когда по нему нет передач. Или какая бывает зимой, когда с легким шорохом падает снег. Только еще намного, намного тише.
Когда мира еще не было, не нужно было носить солнечные очки. Днем и ночью тогда было темно. Точнее, только ночью — дня-то ведь не было тоже. Темнота была такая, что и собственной руки не разглядеть. Правда, руки тогда не было, и глаз не было, и того, кто бы глядел. Не было ничего, кроме пустоты, все заполнявшей собою от края до края. Хотя краев тогда быть не могло, в ту далекую пору, когда мира еще не было.
Жаль, нельзя побывать там, где ничего не существует. Ну а если б туда кто-нибудь попал, он наверняка бы решил там остаться. И ему бы и в голову не пришло, что еще должен возникнуть мир из семечки, из скорлупы ореха или из мирового яйца. Это такое черное яйцо, которое снесла черная курица.
— Кстати, про это черное яйцо существует отдельная история. Хочешь ее послушать?
— Нет.
— А зря, она ведь такая интересная. Одна из самых интересных, которые я знаю. Начало ее заключено в полной темноте, в самом центре яйца, которое лежит внутри курицы, а курица сидит в полной темноте… Ну что, рассказывать дальше?
— Нет уж, хватит!
У меня есть одна кукла со светлыми волосами, которая сначала не нравилась маме, потому что мне ее папа подарил. Она умеет открывать и закрывать глаза. Но одно веко у нее иногда залипает. Это началось после одного несчастного случая, точнее, после одного происшествия. Моя кукла умеет плакать и писать. А поначалу она еще и росла. Конечно, это была для нас неожиданность. Ведь папе ее продали как самую обыкновенную куклу.
Когда я вытащила куклу из коробки, она сказала: «Ах!» Это она с самого начала умела говорить. На ней была коротенькая синяя юбка и кофточка в горошек. Кроме куклы в коробке было маленькое кресло, щетка для волос и кроватка, которую можно было использовать и как ванночку. Я назвала куклу Мисс, а мама говорила ей просто «Моя сладенькая».
Мисс все росла и росла. Даже ночью. Писала она редко, плакала часто и все время росла без остановки. А ее кроватка, кресло и щетка оставались точно такими, как прежде. Я хотела, чтоб у Мисс были свои кеды, тенниска и ракетка. Но вскоре мне пришлось от этой мысли отказаться, ведь она бы тут же из всего выросла.
— Послушай, Мисс, — сказала я. — Ты растешь, как…
— Как что? — спросила Мисс, которая уже немного выучилась говорить.
— Как салат, — ответила я, толком не зная, чего бы такого сказать.
— Ах! — сказала Мисс.
Было видно, что она меня не поняла. Я-то имела в виду тот салат, который растет в огороде, а она подумала про салат, который кладут в тарелку и больше он уже не растет. Мисс слегка улыбнулась. Она всегда слегка улыбалась, даже когда плакала.
Тем временем Мисс доросла мне уж до колена. И я совершенно не знала, чего бы ей надеть. Еще через полгода она была мне по плечо. Я отдала ей свою темно-красную бархатную юбку, из которой сама уже выросла.
Хотя вообще-то она всегда была мне немножко маловата. И надевала я ее только, если мама заставит. Это случалось, когда мы все фотографировались. В то время папа еще жил с нами. Но если судить по фотографиям, наша семья состояла из меня и папы (или из меня и мамы — это если папа фотографировал). И ни разу не получилось так, чтобы в кадре оказались мы все трое. Сзади у этой юбки была молния. Но мне ее можно было не застегивать. На фотографии ее все равно не было видно. Видна была только толстая девочка.
Кукле эта юбка очень подошла. Ей вообще все шло. Вот только без одежды она была похожа на рыбу без чешуи.
Когда Мисс доросла до моих платьев и до моей кровати, настало самое время отдать ее в школу. По крайней мере, мне так показалось, и я ей об этом сказала.
Мисс была не против, и мы вместе отправились в школу. Мисс стала учиться читать и писать. Хуже всего дело обстояло с физкультурой. Ее длинные руки и ноги не хотели слушаться. К тому же они были слишком красивы для физических упражнений.
И таблица умножения ей никак не давалась. Когда Мисс узнала, что 3 х 8=24, то сразу спросила:
— 24 чего?
— Чего-нибудь, — ответила учительница. — Кошек, например.
Мисс улыбнулась. Она умела плакать, писать, говорить и улыбаться.
