Книга Лейтенант и его судья - Мария Фагиаш

— Полчаса позже, господин лейтенант.

Бока говорил с сильным венгерским акцентом, а его словарный запас был ограничен. Поскольку в его родном языке артикли, обозначающие мужской, женский или средний род, отсутствовали, он обходился вообще без них и говорил всегда «он», независимо от того, шла ли речь об окороке, который он только что купил, или о девушке, которая его обслуживала в лавке, об улице, по которой он возвращался, или о часах на башне, которые ему напомнили, что он должен поторопиться домой. Точно так же мало он заботился о спряжении немецких глаголов и использовал только неопределенную форму, невзирая на то, говорил ли он о происшедшем вчера, сегодня или сто лет назад. Настоящим знатоком немецкого языка он был только в одной области — ругательствах. Здесь он мог дать несколько очков вперед любому специалисту из пехоты или преподавателю конной езды у драгун. Его способ изъясняться привел в замешательство доктора, но отнюдь не лейтенанта полиции. Уши служащего венской полиции привыкли к многочисленным диалектам и грамматическим несуразицам речи жителей этого двухмиллионного города.

— Почему господин капитан послал тебя за покупками? — спросил лейтенант.

Бока пожал плечами.

— У нас нет кушать дома, господин лейтенант.

— Он ждал кого-нибудь в гости?

— Может и так, господин лейтенант. — Когда Бока попадал в щекотливую ситуацию, он изображал из себя деревенского недотепу и его лицо приобретало абсолютно бессмысленное выражение.

— Да или нет?

— Я не знать, господин лейтенант. — Бока презирал всех штатских, включая полицейских, но старался с ними не ссориться.

— Он тебе ничего не сказал?

— Как же, сказать, — с готовностью сообщил Бока.

— Так что же?

— Полкило ветчина должен принести, двенадцать булочка и два бутылка вино. Это он мне сказать, господин лейтенант.

— А тебе не показалось, что для ужина на одного человека это немного многовато?

— Нет, господин лейтенант. Господин капитан любить покушать. И еще, — он бросил взгляд на бездыханное тело на кровати, и у него перехватило горло от душевной боли, — что он кушать, я тоже кушать. Так он всегда хотеть.

С лестницы послышался звук приближающихся шагов и громкие голоса. Вошли военный следователь капитан-аудитор Кунце и полковой врач доктор Рупперт. Капитан остался ждать в кабинете, пока доктор Рупперт, худой нервный человек в пенсне и с выражением постоянного недоверия ко всем и вся, обследовал тело. Доктор Рупперт небрежно пожал руку доктору Бруку, после чего открыто игнорировал его присутствие.

— Полагаю, нам придется подождать результатов вскрытия, прежде чем мы сможем судить о причинах смерти, — объявил доктор Рупперт. — Это может быть приступ эпилепсии, эмболия легких, инфаркт миокарда или пищевое отравление — все возможно.

Усталый голос доктора Брука, сидевшего за ним, произнес:

— Вздор, доктор! Это отравление синильной кислотой.

Доктор Рупперт резко повернулся и бросил строгий взгляд на штатского:

— Давайте не будем делать поспешных заключений!

— Это было отравление синильной кислотой. — Тихий голос доктора Брука звучал убежденно и властно.

— Вы полагаете, это самоубийство? — спросил Рупперт.

— Этот вопрос я оставляю открытым.

Капитан Кунце слушал этот разговор, слегка нахмурившись. Это был стройный мужчина средних лет, с выражением лица, напоминавшим лицо Гамлета, только что пережившего укол отравленной шпаги. Слово «самоубийство» в сочетании со словом «синильная кислота» встревожили его. Он хорошо знал, что для армии инсульт или сердечный приступ были бы гораздо предпочтительней. От офицера, к тому же служившего в Генеральном штабе, в случае если он решил покончить счеты с жизнью, можно было ожидать, что он пошлет себе пулю в голову, а уж крысиный яд, кислота, прыжок из окна или под поезд — это для штатских.

— Благодарю вас, доктор, за то что вы так быстро смогли прийти. — Он пожал врачу руку. — Что касается вашего гонорара, то финансовый отдел все это уладит.

— В этом нет нужды, — отрицательно покачал головой старый доктор. — Хотя я не имел чести лично знать господина капитана Мадера, пока он был жив, но тем не менее — мы были соседи, и я считаю своим долгом помочь соседям в случае необходимости. Я хотел бы только сделать для него больше.

Полицейский сообщил, что прибыла санитарная машина. Закутанный с головы до ног тяжелым покрывалом, труп Рихарда Мадера отвезли в морг военного госпиталя, где должны были произвести вскрытие. Капитан Кунце дал лейтенанту Хорну указание связаться с полицай-президентом Бржезовски и полицейским комиссаром доктором Вайнбергом, который относился к Бюро безопасности Управления полиции, и представить им обоим подробный рапорт о случившемся. Бока было предписано находиться на кухне и ждать дальнейших указаний.

— Теперь, между нами, — Кунце обратился к доктору Рупперту, когда люди из полиции уже ушли, — считаю своим долгом сообщить вам, что Мадер не кончал жизнь самоубийством. — Он взял неоконченное письмо к Ингрид Фиала в руки. — Это письмо Мадер писал непосредственно перед смертью. Оно совершенно не похоже на прощальное послание. Бедный парень строил планы на будущее. Кроме того, человек, который собрался принять смертельный яд, не будет обсуждать с девушкой обои или говорить о концерте Лили Леманн. Нет, доктор, нравится нам это или нет — это не самоубийство!

Доктор Рупперт поправил свое пенсне.

— Это могло бы быть несчастным случаем, — предположил он. — Почему бы и нет? Человек хочет принять аспирин, берет по ошибке не ту упаковку и глотает крысиный яд. В любом случае, я не готов принять как версию, что его отравили.

Капитан Кунце придерживался другого мнения. Это был не первый случай, когда он видел доктора Рупперта в деле и считал его плохим врачом и самонадеянным глупцом. На фоне всего этого ужаса, смрада насильственной смерти и вида молодого мужского тела, скрюченного, как огромное насекомое, ограниченность доктора вызывала у Кунце отвращение. Вообще, случай был ужасным, и Кунце надеялся, что дело будет поручено не ему.

Анна и Фридрих Габриель жили на четвертом этаже старого дома позади городского театра. Подъем по узкой крутой лестнице со стертыми ступенями — в доме не было лифта — требовал почти таких же усилий, как подъем в Альпах, и когда Анна наконец стояла перед своей дверью, она, как обычно, почти задыхалась. Анна надеялась, что Фриц еще не вернулся, но, увидав свет в гостиной, поняла, что надеялась напрасно.

— Что случилось? — спросил он. — Я думал, что ты на приеме у доктора Лорентца. — Она сказала ему утром, что вернется домой позже, так как зубной врач не может принять ее раньше шести.

— Ах, его срочно вызвали к больному. Медсестра отправила всех домой и закрыла кабинет. — Она лгала не задумываясь. С Фрицем можно было не осторожничать, так как он верил всему, что ему говорили. Отнюдь не потому, что он был глупым или легковерным, а потому, что он ей безоговорочно доверял.