Книга Судья и его палач - Фридрих Дюрренматт

Альфонс Кленин, полицейский из Тванна, утром третьего ноября тысяча девятьсот сорок восьмого года обнаружил на обочине дороги из Ламбуэне (деревенька в Тессенберге), в том месте, где она выходит из лесистого ущелья Тваннбах, синий «мерседес». Стоял густой туман, как часто бывало той поздней осенью, и, собственно говоря, Кленин уже прошел мимо машины, но почему-то вернулся. Дело в том, что, когда он проходил мимо и мельком глянул сквозь мутные стекла машины, ему показалось, что водитель навалился на руль. Он подумал, что тот пьян, ибо, будучи человеком рассудительным, остановился на самом простом объяснении. Поэтому он решил поговорить с незнакомцем не официально, а по-человечески. Он подошел к автомобилю с намерением разбудить спящего, отвезти его в Тванн и в гостинице «Медведь» с помощью черного кофе и мучного супа привести его в чувство; хоть и запрещено вести машину в нетрезвом состоянии, но не запрещено ведь спать нетрезвому в машине, стоящей у обочины. Кленин открыл дверцу машины и по-отечески положил незнакомцу руку на плечо. Но в то же мгновение он понял, что человек мертв. Виски его были прострелены. Теперь Кленин заметил также, что правая дверца машины распахнута. Крови в машине было немного, и темно-серое пальто, надетое на трупе, казалось совсем незапачканным. Из кармана пальто поблескивал край желтого бумажника. Кленин вытащил его и без труда установил, что покойник – Ульрих Шмид, лейтенант полиции города Берн.

Кленин не знал, что предпринять. Ему, деревенскому полицейскому, еще не приходилось сталкиваться с «мокрым» делом. Он стал шагать взад-вперед по обочине дороги. Когда же восходящее солнце пробило туман и осветило мертвеца, ему стало не по себе. Он вернулся к машине, поднял серую фетровую шляпу, лежащую у ног убитого, надел ему на голову и натянул ее так глубоко, что она закрыла рану на висках; после этого он немного успокоился.

Полицейский перешел на другую сторону дороги, ведущей в Тванн, и вытер пот со лба. Затем он принял решение. Он подвинул убитого на место рядом с водителем, заботливо усадил его, закрепил безжизненное тело кожаным ремнем, который он нашел в багажнике, и сел за руль.

Мотор не заводился, но Кленин без особых усилий привел машину по круто спускающейся к Тванну дороге к гостинице «Медведь». Там он заправился, и никто не заподозрил в благопристойной и неподвижной фигуре мертвеца. Это вполне устраивало Кленина, не любившего скандалов, и он молчал.

Когда он ехал вдоль озера в сторону Биля, туман снова сгустился и солнца совсем не стало видно. Утро стало мрачное, как последний день страшного суда. Кленин угодил в длинную вереницу машин, по непонятной причине двигающуюся еще медленнее, чем требовалось туманом; это напоминает похоронную процессию, – невольно подумалось Кленину. Мертвец сидел неподвижно рядом с ним и только изредка, при неровности дороги, качал головой, как старый мудрый китаец, и Кленин все реже отваживался на попытку обогнать идущие впереди машины. Они достигли Биля с большим опозданием.

Когда в Биле началось расследование дела, в Берне передали о печальной находке комиссару Берлаху, который был к тому же непосредственным начальником убитого.

Берлах долгое время жил за границей и прославился как криминалист в Константинополе, а затем в Германии. Напоследок он возглавлял уголовную полицию во Франкфурте на Майне, но уже в тысяча девятьсот тридцать третьем году вернулся в свой родной город. Причиной его возвращения была не столько горячая любовь к Берну, который он частенько называл своей золотой могилой, а пощечина, которую он дал одному высокому чиновнику тогдашнего нового немецкого правительства. В свое время во Франкфурте было много разговоров об этом инциденте, а в Берне его оценивали в зависимости от политической конъюнктуры в Европе – сначала как возмутительный акт, потом как заслуживающий осуждения, хотя и вполне понятный, и в конце концов как единственно возможный для швейцарца поступок; но так говорили лишь в сорок пятом. Первое, что сделал Берлах по делу Шмида, – это отдал распоряжение, выполнения которого он добился, лишь пустив в ход весь свой авторитет.

«Известно слишком мало, а газеты – самое ненужное из всех изобретений, сделанных за последние две тысячи лет», – сказал он.

Берлах, по-видимому, многого ожидал от таких негласных действий, в противоположность своему «шефу», доктору Луциусу Лутцу, который читал лекции по криминалистике в университете. Этот чиновник, на бернский род которого благотворно повлиял богатый дядюшка из Базеля, только что вернулся в Берн после посещения нью-йоркской и чикагской полиции и был потрясен «доисторическим состоянием борьбы с преступностью в столице Швейцарской федерации», – как он открыто заявил директору полиции Фрейбергеру, когда однажды они вместе возвращались домой в трамвае.

В то же утро Берлах, еще раз переговорив по телефону с Билем, отправился на Бантингерштрассе к семье Шенлер, где квартировал Шмид. Старый город и мост Нюдекбрюке Берлах по своему обыкновению прошел пешком, ибо Берн был, по его мнению, слишком маленьким городом для «трамвая и тому подобного».

Крутую лестницу он одолел с некоторым трудом – ему было уже за шестьдесят, и в такие моменты они давали о себе знать. Но вскоре он оказался уже перед домом Шенлеров и позвонил.

Госпожа Шенлер сама отворила ему дверь. Это была маленькая толстенькая, не лишенная достоинства дама, которая сразу же впустила Берлаха, которого знала.

– Шмид должен был ночью уехать в командировку, – сказал Берлах. – Он должен был уехать неожиданно и попросил меня кое-что послать ему вслед. Проводите меня, пожалуйста, в его комнату, фрау Шенлер.

Госпожа Шенлер кивнула, и они пошли по коридору мимо большой картины в тяжелой золоченой раме. Берлах взглянул на картину – это был Остров мертвых.

– А куда поехал господин Шмид? – спросила толстая дама, открывая дверь в комнату.

– За границу, – ответил Берлах, разглядывая потолок.

Комната была расположена на уровне земли, и через садовую калитку был виден маленький парк со старыми коричневыми елями, по всей видимости больными – почва под ними была густо усыпана хвоей. Комната эта была, наверное, лучшей в доме.

Берлах подошел к письменному столу и снова огляделся. На диване лежал галстук убитого.

– Господин Шмид, конечно, в тропиках, не так ли, господин Берлах? – с любопытством спросила фрау Шенлер. Берлах немножко испугался.

– Нет, он не в тропиках. Он скорее в горах. Фрау Шенлер вытаращила глаза и всплеснула руками.

– Господи, на Гималаях?

– Нечто в этом роде, – сказал Берлах. – Вы почти угадали.

Он раскрыл папку, лежавшую на письменном столе, и сразу же сунул ее под мышку.

– Вы нашли то, что должны послать господину Шмиду?

– Да, нашел.

Он еще раз огляделся, стараясь не смотреть на галстук.

– Это лучший жилец, которого мы когда-либо имели. И никогда никаких историй с женщинами, – заверила его фрау Шенлер.