Книга Петтерсы. Дети гор - Павел Алексеевич Воля

дующим ветрам.

Сегодня был его день. Первое новолуние месяца нисана по вавилонскому календарю. Он ждал его слишком долго, да и сам был настолько старым, что мог бы назвать его любым именем бесконечного множества летоисчислений – древнеегипетским, ассирийским, древнегреческим, ацтекским, по календарю майя и многим другим, так как видел зарождение, рассвет и закат всех этих империй. Однако он предпочел именовать его именно так, и на то было две причины.

Первая – в переводе с вавилонского «нисан» означало идти или шагать, а шел он давно. Почти полтора года ему потребовалось, чтобы найти тайное хранилище, спрятанное не только от людских глаз, но и вообще от всего сущего.

Вторая – «нисан» было созвучно слову «нисанг» на его родном шумерском языке, что означало «первая жертва», а этой ночью определенно жертвы будут, и он это чувствовал.

Мужчина остановился у трещины в скале, настолько узкой, что в нее с трудом смогла бы проскочить мышь, и приложил к ней руку. В это же мгновение на его локоть, бесшумно хлопая крыльями, села птица, напоминающая сову.

Сипуха издала пронзительный свист, потом затрещала и начала неистово долбить камень скалы своим клювом.

Мужчина кивнул, словно поняв язык своей спутницы, и тихо проговорил:

– Ам уэ тэ[27].

Птица живо переместилась на плечо хозяина. Тот снял накидку и расстелил ее перед собой. Кожа путника была смуглой, он явно был родом из южных земель, однако суровый климат Гималаев, где весной температура опускается до минус тридцати градусов, казалось, совсем его не тревожит. Мужчина опустился на колени, перекинул со спины большую полотняную суму и, открыв, начал рыться в ее содержимом. Найдя необходимое, он неспешно и осторожно, будто боясь сломать, выложил перед собой в ряд три предмета – деревянную чашу, небольшой нож в форме полумесяца с ручкой из камня, навершием которого служила морда акулы, и рыбину в лóкоть[28] длиной.

Он низко опустил голову, задумался на несколько секунд, а затем поднял к небу пустые черные глазницы. Глубоко вздохнув полной грудью, колдун приступил к своему ритуалу. Когда все было кончено, он выкинул остатки рыбины, нож убрал обратно в сумку и, взяв обеими руками чашу, наполненную темно-красной жидкостью, поднес ее к лицу. Его пересохшие, обветренные и изрезанные шрамами губы зашевелились, практически беззвучно произнося какие-то заклинания.

Удовлетворенный проделанным, он выплеснул содержимое чаши на расщелину скалы, гортанно проговорив:

– Фани шата![29]

Как только его слова, подхваченные зимним ветром, унеслись по перевалу, раздался треск и щель в скале начала расширяться. С каждой секундой она становилась все больше и больше, пока не достигла достаточных размеров, чтобы в нее смог пройти человек. Птица ринулась первой, за ней в проем вошел колдун.

Он двигался совершенно бесшумно, мягко ступая подошвами кожаных сапог по скользкому каменному полу, будто и́рбис[30], выслеживающий свою добычу. Боязни заблудиться не было, впереди, под сводом пещеры, бесшумно летела сипуха, своим черно-белым зрением и острым слухом указывая дорогу. За время, проведенное с нею, колдун научился перемещаться в пространстве подобно зрячему.

Миновав еще два поворота, он оказался в просторном помещении, по периметру которого стояли чаши с горящим в них огнем. У дальней стены располагался массивный золотой постамент. Прямо над ним в невесомости парило широкое, двустороннее, подобно распахнутым крыльям летучей мыши, лезвие топора, по которому, искря, пробегали молнии.

Колдун замер.

– Афто а[31].

Сзади послышались шаги, и он резко обернулся. Перед ним стоял мужчина в белоснежном одеянии.

– Ты осквернил святилище Верховного Бога, – раздался голос, эхом отразившийся от стен пещеры, – и, если у тебя нет на то веской причины, ты умрешь прямо здесь.

Слепой злобно улыбнулся. Со спины и по бокам от него словно из-под земли возникло по трое стражников, одетых в золотистые доспехи, с копьями в руках, которые тут же взяли оружие на изготовку.

– Кто ты? – спросил жрец.

– Ам Анару[32], – прошипел колдун, кривя изрезанный шрамами рот.

– Я слышал о тебе. И всегда плохое. Зачем ты пришел?

– Кара э тэ[33].

Далее все произошло молниеносно. Все девять стражников бросились в бой одновременно, стремясь проткнуть пришедшего копьями, но колдун был к этому готов. Раскинув руки, он громко проговорил:

– Аргос!

Воинов отбросило невидимой волной к стенам пещеры, где они и замерли бездыханными.

Настала очередь жреца. Анару бросился в бой.

– Аргос! Фатум! Кира сае![34]

Сыпля заклинаниями, колдун шел на него.

В ответ жрец сложил руки на груди крест-накрест и громко произнес:

– Аквадус!

Тут же вокруг него образовался незримый защитный купол, о который заклинания Анару рассыпались, не причинив никакого вреда.

– Я готов к твоим выходкам, колдун! – прокричал жрец. – Тебе меня не одолеть!

Неожиданно под сводом пещеры метнулась тень. На защитника святилища, издав боевой свистящий клич, ринулась Аэлла. Птица впилась жрецу когтями прямо в лицо, опрокинув его на спину. Анару осталось лишь добить лежащего. Через мгновение схватка была окончена.

Сипуха вернулась на плечо спутника и завертела головой. Более противников не оказалось, путь к искомому артефакту был свободен.

Колдун подошел к постаменту. Немного превышая три локтя в высоту, он был отлит из чистого золота. По четырем внешним граням вязью струились символы и письмена на разных языках – защитные печати и заклинания от незваных гостей.

Анару криво усмехнулся:

– А эра ам неа делантра[35].

На полу, у самого основания постамента, виднелось два оттиска ладоней – левой и правой. Он молча сел на колени и приложил к ним свои руки.

Шепот заклинания наполнил пещеру. Он говорил не спеша, нараспев, то затихая, то усиливая голос. По мере того как слова слетали с его губ, сияние над постаментом, в котором парил артефакт, тускнело. Когда оно растворилось окончательно, лезвие топора, звякнув, опустилось на золотую подставку.

Поднявшись с колен, колдун достал из сумы полотняный сверток, не спеша развязал стягивающую его тесьму и развернул. Внутри оказалась украшенная замысловатым растительным рисунком рукоять. Он положил ее на постамент рядом с лезвием, и оно мгновенно притянулось к ней словно магнитом.

Легендарный лáбрис[36] был почти собран. Удовлетворенный своей работой, Анару кивнул и убрал его в свою суму.

В тот же миг далеко к западу от этих мест, в доме по Литейной, 26/28, на груди у Майкла ярким, кровавым светом загорелся рубин, но спящий парень видеть этого не мог.

Глава 8

Отдать концы[37]

Несмотря на недружественные официальные отношения двух крупных держав, Великобритании и Российской империи, торговые операции между ними были стабильными и весьма взаимовыгодными.

Почивая на лаврах всемогущей «владычицы морей», корона стремилась продать все, чем обладала, и желательно по максимальной цене, хотя ей доставалось это практически даром. А в ответ же Англия желала получить ресурсы и материалы для наращивания собственного производства. То есть капитали́зм[38] как он есть.

Страны, которые позже остальных встали на этот путь развития, такие как Германия и Россия, не сразу поняли свою выгоду от завоевания мировых рынков и продолжали вести экономическую политику так же, как и ранее, что в будущем приведет к Первой мировой войне.

А пока корабли с пенькóй[39], лесом и зерном продолжали ходить по Балтике из Петербурга в Европу, снабжая последнюю, кроме прочего, продуктами первой необходимости и забирая в ответ товары промышленного производства, коих на родине было не сыскать.

Таким образом, даже если бы Стейтем не подсуетился за друга, Петтерсы все равно легко бы добрались до России в любое время года. Как говорится, война войной, а… бизнес есть бизнес.

Джордж угрюмо смотрел на парусно-винтовой фрегат, стоящий у причала порта Пензанса, с надписью на борту: «Виктория». Сердце вновь начало щемить от не пойми откуда взявшейся тревоги.

Дело было не в названии, он прекрасно относился к королеве, но сам вид корабля вызывал в нем тяжкие воспоминания. Когда-то он уже ходил на подобном и даже успел