Книга Двадцать четыре Насреддина - Автор Неизвестен

(читатель скоро сможет в этом убедиться).

Были у него и дети, видимо трое: мальчик и две девочки (по некоторым источникам, двойняшки). Версию о том, что мальчик родился уже через три месяца после свадьбы и потому назван был Скороход, оставим на совести сплетников. Сын явно был достоин своего отца, не уступал ему ни в уме, ни в способности к проделкам. Он рано женился, больше о нем мы ничего не знаем. Дочери вышли замуж, и отец, случалось, их навещал. Есть сведения о брате и о других родственниках Насреддина.

Красотой, по всей видимости, наш герой не отличался; более того, по мнению жены, да и по собственному убеждению, был уродлив и даже предпринимал попытки похорошеть, однако безуспешные. (Черта эта, как будет показано дальше, отнюдь не случайна для героя такого типа.)

Насреддин сменил много занятий: крестьянствовал, торговал, даже, случалось, подворовывал (чего греха таить!), хотя чаще оказывался обворованным сам. Особого богатства, судя по всему, эти занятия ему не принесли (о том, какой из него торговец, читатель тоже скоро сможет судить); существует множество рассказов о его крайней бедности, почти нищете. Однако он вовсе не унывал, тем более что иногда ему перепадали и деньги, порой, говорят, немалые. Распоряжался он ими, видимо, не лучшим образом; во всяком случае, о Насреддине-богаче мы ничего не знаем.

Худо ли, бедно ли, Насреддин в конце концов получил образование, которое, естественно, могло быть только религиозным. Был муэдзином, выступал как проповедник, с именем его не случайно слились обращения «ходжа» и «молла» (впрочем, эти слова необязательно обозначали духовный сан). Некоторые уверяют, что он был правоверным мусульманином, другие в этом сомневаются, описывают его явным безбожником, вынужденным, однако, для формы (а потому чаще всего по-шутовски) выполнять религиозные ритуалы и прикрывать свое неверие двусмысленными словечками.

Как человек ученый, он даже исполнял некоторое время судейские обязанности; хороший ли он был судья — мнения расходятся; впрочем, случалось ему и самому представать перед судьей.

Иногда он выдавал себя за лекаря (хотя в этих делах скорее всего был явным шарлатаном и недаром, заболев сам, лекарям и знахарям не доверял), объявлял себя предсказателем, звездочетом, колдуном. На вершине карьеры он подвизался даже при дворе эмира в качестве то ли советника, то ли шута, а скорее всего и того и другого в одном лице. Об этом периоде его деятельности будет еще рассказало особо. Заметим пока, что служба эта была, видно, не сахар, несколько раз Насреддин бывал на волосок от гибели, и только находчивость да юмор помогали ему сохранить жизнь...

Повторим свой вопрос: разве при всей противоречивости и разнообразии черт не складывается в конечном счете представление о целостном образе, о единой судьбе, о человеке, прожившем жизнь фантастически богатую и насыщенную, как подобает столь незаурядному герою, но в своем фольклорном качестве вполне правдоподобную? Разве в этом уникальном единстве его можно спутать с другим фольклорным хитрецом? В большинстве случаев мы можем говорить о сюжетах чисто «насреддиновских», совпадающих с образом именно Насреддина, «работающих» на него. Даже в тех случаях, когда эти сюжеты бродячие, международные, возникшие на другой почве и заимствованные у других персонажей, будучи связаны с именем Насреддина, они приобретают особые, специфические черты.

Сборник заканчивается главой о смерти Насреддина. Говорят, он умирал не один раз — иногда воображал себя умершим, иногда притворялся им; случалось, его собирались хоронить заживо. Рассказывают, он даже после смерти продолжал веселить и дурачить людей. Но умер ли он в самом деле? По некоторым версиям, он сумел напоследок обмануть самого ангела смерти Азраила и продолжает шествовать по земле. Этому тоже можно верить, ибо Насреддин бессмертен.

6

Некоторые черты этого образа заслуживают более пристального рассмотрения. Прежде всего речь идет о его шутовстве.

Шутовство окрашивает все действия, всю историю Насреддина — с детства и до самой смерти. Вот ему, еще подростку, поручают стеречь дом — «ни на шаг не отходить от двери», — и он, сорвав дверь с петель, носит ее на себе (№ 2). Вот он кукарекает в мечети, садится на лошадь задом наперед, припосит письмо от себя самого и т. д. и т. п. Едва ли не каждый шаг его, каждое слово способны вызвать смех, но иногда и озадачить. «Ходжа и больной никак не мог отстать от шутовства», — подтверждает турецкий анекдот (№ 1232).

Тут возникает, однако, другой вопрос. Сюжеты вроде рассказа о человеке, которого оставили сторожить дверь, но который таскал ее с собой [АА, 1009], и другие подобные в фольклорных указателях помещаются, как правило, в разделе «историй о глупцах». Насреддина тоже многие склонны считать глупцом, дурачком, и он сам, когда ему это выгодно, охотно поддерживает такое представление о себе. Но лишь когда это ему выгодно. Характерен в этом отношении арабский анекдот:

«Принес однажды Наср ад-дин на мельницу пшеницу и начал там перекладывать зерно из чужих мешков себе.

— Что ты делаешь? — спрашивает его мельник.

— А я дурак, — отвечает он.

— Если ты дурак, почему ты не сыплешь свою пшеницу в чужие мешки?

— Я обыкновенный дурак, а если бы я сделал, как ты говоришь, я был бы набитый дурак.

Мельник рассмеялся и отпустил его».

Выставлять себя дураком, юродивым в некоторых случаях явно выгодно. Насреддин сам говорит об этом перед диспутом с заезжим философом (ср. наш № 751 и комментарий к нему): «Если я утихомирю его метким ответом — пу великолепно, а нет, так вы скажете: „Это — человек тронувшийся, дувана (юродивый)“».

В узбекском анекдоте «День, когда Афанди потерял рассудок» Насреддин, ненароком наговорив лишнего встречному беку, вывертывается из затруднительного положения: «А ваша милость, бек, знают ли, кто я?.. Я дивана! День бываю в здравом уме и тогда молю Аллаха о ниспослании господину беку здоровья, день лишаюсь рассудка и тогда говорю все, что придет на язык. Судьбе было угодно, чтоб я встретился с вами именно в тот день, когда рассудок покинул меня» (№ 879). Впрочем, еще неизвестно, насколько неумышленно хитрец дерзил могучему беку.

Но в других случаях о выгоде говорить не приходится, «глупости» творятся явно в ущерб себе. Взять хотя бы тот же сюжет о снятой с петель двери или крымско-татарский анекдот о том, как Насреддин чинил свою саклю, ставя подпорку не с той стороны, где нужно, а с противоположной. Соседи пытались урезонить чудака:

«— Да ведь так она еще скорее повалится. Кто же ставит подпорку сзади? Спереди нужно ставить.

— Разве? — удивился Насреддин. — А то я не знал! Да ведь так, как вы советуете, каждый дурак сделать сможет. Нет, вы попробуйте сделать так, как сделал