Книга Любовь гика - Кэтрин Данн

– Считаешь, все тебя будут любить, если станешь красивой? Тебя будут любить и поэтому ты будешь счастлива? Ты уверена, что счастье – это когда тебя любят?

Его голос понизился на целую октаву. Звенящая дрожь обернулась нутряным стоном. Я ощущала его даже в стальных подпорках. Люди, сидевшие на скамьях, были, наверное, близки к оргазму.

– А несчастье, когда не любят? Если тебя не любят, значит, с тобой что-то не так. А если любят, значит, с тобой все в порядке. Бедная ты моя, бедная. Бедная зайка.

В зале было полно бедных заек. Они горько вздыхали, жалея себя. Из носа толстухи текли сопли. Она открыла рот и завыла, давясь слезами:

– Ууу-уу!

Теперь Арти был нежен и тих, как ночной поезд вдали:

– Тебе хочется знать, что с тобой все в порядке. Верить, что с тобой все в порядке.

Арти усмехнулся. Его усмешка могла бы сбить с ног носорога.

– Вот для чего тебе нужно, чтобы тебя любили!

Зрители потрясенно молчат. Арти берет их за горло и начинает наращивать темп:

– Давай скажем правду! Тебе не хочется прекращать жрать! Тебе нравится жрать! Тебе не хочется похудеть! Не хочется быть красивой! Не хочется, чтобы тебя любили! На самом деле, тебе хочется лишь одного: знать, что с тобой все в порядке! Вот тогда твое сердце будет спокойно! Будь у меня ноги, руки и волосы, как у всех остальных, думаешь, я был бы счастлив? Нет! Я не был бы счастлив! Я бы мучился, переживал, полюбит меня кто-нибудь или нет! Мне пришлось бы искать одобрения у других и смотреть на себя их глазами! А ты? Тебе никогда не стать фотомоделью! Но значит ли это, что нужно всю жизнь убиваться по этому поводу? Вот в чем вопрос: можешь ли ты быть счастлива, когда вокруг столько фильмов, и фотомоделей в рекламе, и одежды в витрине, и врачей, и прохожих, чьи взгляды скользят по тебе, и в них явно читается, что с тобой что-то не так? Нет. Ты не можешь быть счастлива. Потому что ты, бедная зайка, им веришь… Нет, девочка, я хочу, чтобы ты определилась. Хочу, чтобы ты сейчас посмотрела на меня и сказала, чего ты хочешь на самом деле!

Арти рассчитывал, что она будет и дальше рыдать, умываясь соплями, и он сможет продолжить. Как это происходило всегда. Но толстуха настолько привыкла лить слезы, что они не мешали ей говорить. Она открыла рот, и хотя я навсегда возненавидела ее за это, мне волей-неволей пришлось признать, что она просто высказала вслух то, о чем думал каждый в этой душной, пыхтящей толпе. Она выкрикнула:

– Я хочу быть такой же, как ты!

Арти замер. Его плавники не шевелились. Он медленно опускался на дно, пристально глядя в зрительный зал, лицо, вдавленное в черный раструб, почти прижималось к стеклянной стене. В зале кто-то рыдал. По трибунам пронесся шепот: «Да, да». Арти молчал. Слишком долго молчал. Может, ему плохо? Судорога? Что-то с сердцем? Я шагнула вперед, готовая бежать за сцену к лестнице, поднимавшейся к краю аквариума. Но тут Арти произнес:

– Да, ты этого хочешь.

Я услышала его дыхание, услышала шумный вдох Арти. Он умел контролировать дыхание и никогда прежде не допускал, чтобы его вдохи-выдохи попадали в микрофон.

– И я хочу для тебя того же.

Он не стал продолжать свою обычную речь. Сказал, что ему надо подумать, как вручить женщине этот дар. Велел, чтобы все, кто присутствует в зале, пришли к нему завтра – хотя знал, что придут лишь немногие, – и у него будет что им сказать.

Макгарк не знал, что делать со светом. Он включил мигающую радугу, из-за чего Арти сделался почти невидимым в рябящей воде. Наконец Арти сам нажал на выключатель и затемнил аквариум.

Публика потянулась к выходу, а я побежала за сцену. Арти уже выбрался на платформу и катался по расстеленному на ней полотенцу.

– Арти, что-то не так? – прошептала я, карабкаясь вверх по лестнице.

– Все так, – ответил он, улыбаясь. Его глаза сияли восторгом. – Сейчас я по-быстрому приму душ, и мне надо срочно увидеться с доктором Филлис.

Женщина, мечтавшая стать такой же, как Арти, вернулась на следующий день. Уборщики закончили подметать полы на трибунах и теперь рассыпали свежие опилки. Первое представление прошло, как обычно. До следующего – и последнего на сегодня – оставался час.

Я сидела в билетной будке у шатра близняшек, считала дневную выручку и перекладывала ее из ящичка под кассой в инкассаторскую сумку. Кто-то настойчиво постучал в окошко, закрытое картонкой с надписью: «Все билеты проданы».

– Все билеты проданы! – крикнула я, защелкнув замо́к на сумке.

– Там какая-то тетка в шатре Арти! – сообщил бригадир рабочих сцены. Он пожал плечами. Я забрала сумку и пошла вместе с ним к шатру Арти.

Она сидела в пятом ряду, там же, где вчера, но сейчас являлась единственной зрительницей в пустом зале. В шатре была удушающая духота. Рядом с женщиной стояла большая хозяйственная сумка. У самой женщины был такой вид, словно она сейчас хлопнется в обморок. Лицо красное, будто обваренное. Белки глаз отдают нездоровой желтизной, сетка лопнувших сосудов, как брызги крови. Голова точно взбитая подушка, в которой тонет крошечное личико. Руки и ноги торчат из платья, которое было бы великовато полузащитнику в американском футболе, а на ней смотрелось как дешевая обивка на пуфике. Она просто сидела, глядя на неосвещенный аквариум, и слушала журчание насоса, фильтровавшего воду.

Я поднялась к ней. Женщина увидела меня, испуганно съежилась и схватилась за свою сумку.

– Привет, – произнесла я.

Она настороженно кивнула и придвинула сумку ближе к себе. Она боялась, что ее прогонят. Я как раз и собиралась прогнать ее.

– Я здесь работаю. Чем могу вам помочь?

Я остановилась в конце ряда и не стала подходить ближе. Она пошевелила губами и заговорила тоненьким, пронзительным голоском:

– Я жду Водяного мальчика. Хотела купить билет, но в кассе никого нет. Когда касса откроется, я заплачу за билет.

Она смотрела на меня с опаской. Я была в синем платье с матросским воротничком, которое мне сшила Лил, и в темных очках с синими стеклами в тон платью. Кепку я не надела, и женщина долго рассматривала мою лысую голову.

– Я продам вам билет прямо сейчас, чтобы вы не беспокоились, – любезно предложила я.

Рулончик билетов лежал у меня в кармане, и мне надо было убедиться, что она не собиралась выхватить из сумки автоматический пистолет и изрешетить Арти пулями. Женщина достала из сумки кошелек.

– Вы вчера были на представлении? – спросила я.

– Он со мной говорил, – пролепетала она, отсчитывая монетки. – Сказал, чтобы я пришла снова. Он мне поможет.

Я присела рядом с ней и, пока она говорила, искоса поглядывала на красную сыпь от потницы на сгибах ее локтей и коленей и в складках многочисленных подбородков. Женщина объяснила, что оказалась в ужасной, безвыходной ситуации, и это заставило ее понять… Она сама из Уоррена, штат Айдахо, мама была школьной учительницей, но в прошлом году умерла. Она достала из сумки фотоальбом и показала мне фотографию толстой старухи.