Книга Любовь гика - Кэтрин Данн

Макгарк изобрел для Арти подводный мегафон: пластмассовый раструб с микрофоном, плотно прилегавший к лицу и закрывавший рот и нос. Арти нажимал языком кнопку внутри, напор воздуха выталкивал воду из маски, чтобы он мог говорить и дышать одновременно. Устройство крепилось к передней панели сценического аквариума на длинной изогнутой трубке, подключенной к яркой, блестящей огнями – но обманной – консоли на дне. На самом деле микрофон был подключен к режиссерскому пульту. Раньше Арти приходилось всплывать на поверхность и класть голову на край аквариума, чтобы говорить в микрофон. Теперь он мог говорить под водой. Потрясающая инновация. Публика была в восторге.

Когда Макгарк сделал для Арти крошечный водонепроницаемый приемник, который прячется в ухе и позволяет услышать, что происходит снаружи: музыку, выкрики зрителей, сообщения от Макгарка из режиссерской кабины, – Арти предложил ему большую прибавку к жалованью и новый фургон за счет цирка. Макгарк вежливо отказался.

– Не хочу менять привычный уклад, – объяснил он. И продолжал спать на койке в микроавтобусе.

Макгарк сам готовил себе еду. Он был строгим вегетарианцем. Плита стояла у него в мастерской, и он как раз запекал в духовке морковь, когда ему в голову пришла идея «поющих задниц», как он назвал это позднее. Макгарк смотрел сквозь окошко духовки на кусочки моркови, разложенные на противне, и вдруг произнес:

– А что, если подключить сиденья трибун к усилителю звука?

Арти сидел на верстаке и рассматривал зарисовки Макгарка для новой системы звукомузыки. Он поднял голову и прищурился, глядя на широкие плечи электрика. Со спины Макгарк производил впечатление настоящего силача, этакой горы мускулов, даже когда был в рубашке. В плите тренькнул звоночек. Он взял стеганую варежку-прихватку и достал противень из духовки.

– Зачем? – спросил Арти.

Макгарк бросил прихватку на столик рядом с плитой и оперся локтями о верстак. Взял нож и вилку и принялся аккуратно разрезать морковь на маленькие кусочки. Он всегда ел стоя. Три кусочка моркови отправились в рот, были тщательно пережеваны и неспешно проглочены один за другим, и только потом Макгарк объяснил:

– Звук – физическое явление. Я наблюдал за мисс Оли… – Он кивнул в сторону высокого стула, на котором примостилась я. – Она зазывала публику, а я смотрел на нее и размышлял. Звук – это вибрация. Он распространяется в материальной среде. Мы слышим звуки не только ушами. На самом деле, звуки воздействуют на все клетки нашего тела, передают им свои колебания. Вот почему звук бывает «пронзительным», «бьет по ушам», «пробирает до самых печенок». Это не просто образные выражения. Он действительно пробирает и бьет.

Он замолчал и взглянул на Арти. Тот смотрел на него, ожидая продолжения и не произнеся ни слова. Макгарк вздохнул и отправил в рот очередной кусочек моркови. Я наблюдала, как он неторопливо жует и глотает.

– Я подумал, – продолжил Макгарк, – ты мастерски пользуешься своим голосом. Но воздействие будет еще сильнее, если голос не просто доходит до них через воздух, а бьет вибрацией через ноги, через задницы на скамьях, так что внутри все гудит. Если подключить сиденья и пол на трибунах к усилителю звука, они не только услышат, что ты говоришь, но и почувствуют всем нутром.

Арти смотрел на Макгарка совершенно круглыми глазами. Его напряженное, застывшее лицо вдруг расплылось в улыбке, и Арти буквально затрясся от смеха.

– Отлично придумано! – выдохнул он. – Просто отлично!

Пустые трибуны поют. Звук идет отовсюду. Доски дрожат голосом Арти. Я сижу в пятом ряду и смотрю на аквариум, прямо на Арти. Его рот и нос скрыты под черной трубой подводного мегафона. Провода примотаны клейкой лентой к моим запястьям, к впадинкам под коленями, к моему горбу. Провода тянутся к режиссерской будке, где Зефир Макгарк измеряет мои ответные реакции на звук, проведенный под каждой скамьей на трибунах.

Тело Арти, вырастающее из черного раструба, отливает таинственным блеском в зеленой воде.

– Мир и покой, – произносит он, и динамики над аквариумом возносят его голос под брезентовый купол шатра.

Мои ноги отзываются: «Мир и покой», – и кости таза дрожат, шепчут «Мир и покой» мне в кишки. Дрожь поднимается выше, позвоночник звенит. «Мир и покой» ощущаются в позвонках, словно страх, устремившийся к черепу. «Мир и покой» сводят судорогой ключицы.

– Такой же, как я! – кричит Арти, и мое сердце едва не останавливается под ударной волной звука, поднявшейся в теле.

Арти отрывается от мегафона и всплывает на поверхность. Макгарк уже выбрался из режиссерской будки и скачет вниз по ступеням. Вот он встает рядом со мной и отдирает клейкую ленту, державшую провода на моей коже. С его ногами-обрубками он не намного выше меня.

Арти кладет подбородок на край аквариума. Арти нам улыбается. Его бледное лицо кажется отделенным от золотистого тела в воде за стеклом.

– Гораздо лучше! – восклицает он. – С плато в середине получается еще убойнее!

– Да.

Макгарк держит в одной руке концы проводов, как поводки стаи собак. В другой руке – лист бумаги с какими-то графиками и таблицами.

– Да, – кивает он, глядя на лист. – Только верхним и нижним регистром ты их заставишь плясать под любую нужную тебе дудку.

Глава 14

Подруга по переписке

Городок Эрвилл на берегу Мексиканского залива. Влажная, безветренная духота. Комары тонут в складках у тебя на шее. Единственная городская достопримечательность – федеральная тюрьма. Давка у аттракционов, в шатрах артистов – толпы потных, вонючих, нервных южан. Когда стемнело, прохладней не стало.

Толстуха пришла на последнее, самое жаркое представление Арти. Молодая, с бесцветными волосами, так туго завитыми в кудряшки, что между ними проглядывали проплешины голой кожи, наводившие на мысли о лысеющей старости. Заливаясь слезами, она поднялась со своего места в пятом ряду и протянула сложенные в «замок» руки к аквариуму, где Арти вещал в подводный мегафон.

– Ты – милочка, – сказал Арти, и дрожь от «милочки» поднялась по ее жирными ногам, ударила в каждую задницу на трибунах. Толпа издала общий вздох. Толстуха разрыдалась в голос.

– Ты считаешь себя уродиной, душенька?

«Душенька» и «уродина» сотрясли трибуны, зрители затаили дыхание, и толстуха была не единственной, кто кивнул.

– Ты перепробовала все, что можно? – спросил сияющий дух в золотистом аквариуме. «Все, что можно» отозвалось дрожью в костях всех сидящих в шатре.

– Таблетки, уколы, гипноз, диеты, комплексы упражнений. Что ты только не делала! Потому что хочешь быть красивой?

Арти нагнетал напряжение, сокрушал волю зрителей.

– Ты думаешь, что будешь счастлива, если станешь красивой?

Арти выдержал паузу. Он был мастером пауз и интонаций. Я стояла в проходе, прислонившись к стальной подпорке трибун, и улыбалась. Хотя всю жизнь наблюдала, как Арти работает с залом.