Книга Песня моряка - Кен Кизи

Алиса затормозила и вылезла из машины с щенком под мышкой. Марли, прихрамывая, последовал за ней. Толпа незнакомцев безмолвно наблюдала за тем, как она пересекает двор. Никто не шевельнулся, и лишь ее сын Ник, выйдя из прачечной, двинулся к ней навстречу.

— Мама, я уже весь город обзвонил. Мы уже собирались выставить окна.

— Извини, — откликнулась Алиса. — Мне надо было заскочить к Соллесу — проведать этого старого остолопа. Прошу прощения у всех. Надо было располагаться без меня.

Ей никто не ответил. На лицах не было написано ни нетерпения, ни раздражения. Более того, казалось, они вообще не поняли Алису.

— Из них не все говорят по-английски, — прошептал Ник. — Вон та старуха точно не говорит.

— О Господи! Неужели такое бывает? Но как же они будут произносить текст роли? — Алиса тоже перешла на шепот.

Они будут шевелить губами, а звук мы наложим позднее.

— Немыслимо. Я и представить себе не могла, что такое бывает.

— Мы выловили всю компанию, от калеки и бабки до светящейся красотки — классная, да? — в одном месте, в Баффинсе. Это одна семья. Ну согласись, мам, что в десятку.

— Да, похоже на то, — согласилась Алиса, — не хватает только морского льва. Но его, боюсь, вам и в Баффинсе не найти. Где вы собираетесь…

Она умолкла. Ник выделывал пируэты, потрясая своей длинной серебряной гривой и набросив на голову пиджак как капюшон.

— Та-да-да-да…

— Боже мой, — только и смогла ответить Алиса.

10.

О шиповник, куст терновый

Разодрал мне в клочья душу,

Дай лишь выбраться наружу,

Не войду в тебя я снова…

Майкл Кармоди с самого рождения был кругленьким толстячком, этаким буйком, особенно если учесть размеры бедной устрицы, произведшей его на свет, которая даже в разгар беременности весила меньше сорока килограммов.

Зато отец, посеявший свое семя в этом крохотном моллюске женского пола, был огромен. Он был олимпийским чемпионом по гребле в одноместной байдарке, и звали его Пул Кармоди. Прежде чем отойти на отдых еще в полном расцвете сил и обосноваться в родовом гнезде Кармоди на островах Силли, он принес Великобритании три золотых медали. Поговаривали даже, что этот расцвет был отчасти чрезмерным и что на самом деле он был вынужден уйти из спорта, так как опасался, что не сможет пройти тест на анаболические стероиды. И хотя можно было возлагать надежды на уже существовавшие тогда блокаторы теста, вид у него был настолько зверским, что это не делало чести короне.

Однако робкой провинциалке с усеянного устрицами Корнуэльского побережья он представлялся величественным грандом. Она была потрясена и с готовностью раскрыла свои створки.

Но стероидное семя, посеянное им в ее складчатую тьму, привело к гораздо большим горестям, чем обычно. Она носила в себе плод почти год, а потом, когда он стал весить четыре двести, его пришлось вырезать из нее скальпелем. Роды длились двое суток и опустошили ее полностью. В ней не осталось ничего — ни капли молока для младенца, ни материнской любви. Ни-че-го.

Как только швы зажили, семейство вернулось на Крутую скалу, но что-то было безвозвратно утеряно. Золотой медалист еще больше преисполнился собственной значимости, а робкая молодая мать стала опустошенной. После родов она так и осталась пустой раковиной. Майкл, как вырезанная жемчужина, обескровил и лишил жизни тот мир, в котором зародился. Чтобы помочь юной матери, обе бабушки поселились в коттедже по соседству, сообщив домохозяйке, что пробудут недолго, пока не восстановятся силы бедной девочки. Но силы не восстанавливались. Все лето она с пустым взором пролежала у окна под холодным корнуэльским солнцем, и легкий ветерок играл на ее полуоткрытых губах, как на флейте. А когда наступили первые осенние холода, она покинула свою уже опустевшую оболочку.

К счастью, бабушка с материнской стороны оказалась сильной женщиной, а прабабушка еще сильнее. Пока олимпийский чемпион прочесывал побережье в поисках других двустворчатых, обе старухи вселились в дом Кармоди, чтобы ухаживать за осиротевшим младенцем.

Как только болящая мать исчезла с их пути, они получили возможность ссориться и пререкаться с утра до вечера. Они вели такую неослабевающую борьбу Друг с другом, что маленький Майкл вскоре перестал обращать на нее внимание. Он счел, что это естественное поведение женщин, как драки чаек на скалах. Потом это начало его немного раздражать, но он продолжал считать их крики естественными звуками. Видимо, они должны были ассоциироваться с домом у моряка, отправляющегося в плавание. Впрочем, Майкл догадывался, что морское дело — не самый легкий способ заработать себе на жизнь. Многие его сверстники постигали науки и собирались делать карьеру куда как более успешную, чем рыболовство, которое с каждым годом становилось все менее выгодным. Большой синий мешок моря продолжал пустеть. Эти умненькие мальчики стремились к лучшей участи: они готовились стать программистами и правительственными чиновниками, чтобы по вечерам после работы возвращаться к супруге и отпрыскам, от которых, с точки зрения Кармоди, люди, собственно, и убегают на работу. Что хорошего может быть в доме, битком набитом кричащими чайками? За время трехмесячного отсутствия, пока Кармоди ловил тунца, одна из его бабок подавилась булочкой во время чайной перепалки и задохнулась. Прабабка, винившая во всем себя, впала в состояние тоски и раскаяния. Она раздобыла где-то концертино и часами просиживала перед окном, извлекая из него траурные мелодии. Юный Майкл был потрясен. Он и не предполагал, что старая чайка способна еще на что-то, кроме пережевывания пищи и ругани. И вот теперь она пела, Да еще и аккомпанировала себе! Старая карга ненамного пережила свою дочь и скончалась через полгода, но за эти месяцы Майкл успел получить исчерпывающее музыкальное образование, и у него зародились первые подозрения о том, что женщина в доме, кроме неприятностей, может доставлять и приятные ощущения. Прошло сорок с лишним лет, прежде чем он решился на практике проверить эти подозрения.

Однако Алиса оказалась не слишком удачным подопытным материалом. Она никогда не устраивала склок и ни для кого не была обузой. Она никогда не нарушала покой домашнего очага, о котором так мечтает моряк, возвращаясь на берег. Зачастую она даже старалась не соразделять его, работая на коптильне, а потом оставаясь ночевать в своем мотеле. И Кармоди уже начал опасаться, не он ли тому является причиной. Единственное, что он мог предложить в качестве домашнего очага, была его лачуга на топком конце берега. Может, ей было неприятно обитать в ней? Может, она стыдилась того, что станут говорить у нее за спиной ее товарки? Он знал, что его Алиса немного нервно относилась к пересудам, — немного? черта с два! — она абсолютно выходила из себя, когда за ее спиной начинали злословить, — поэтому он бросил свою лачугу и выстроил этот идиотский особняк. Однако это не привело ни к каким переменам. Более того, она стала еще реже бывать в этих новых стенах с настоящей «вдовьей дорожкой» на крыше и лестницами из кедра. Кармоди ничего не понимал. Впервые в жизни он начал ощущать, что ему чего-то не хватает. И дело было не в любви и ласке — об этом они никогда не договаривались с Алисой, когда он нуждался в Л. Л., проще было сгонять в Анкоридж и прошвырнуться по Мясной улице — ему не хватало дружеской компании. Мужчина не был предназначен для одинокого существования. Поэтому он запасся наживкой, вышел из Сиэтла и не спеша двинулся в своей новой посудине из одного порта в другой, пока наконец на него не клюнули. И его уловом оказался настоящий персик! Да, Алиса была верным товарищем и хорошей помощницей — в этом никто не сомневался. Но Яростная Вилли из Вако оказалась подругой совсем другого рода. Она не просто скрашивала ему одиночество. Эта техасская помидорка вызывала у него такие чувства, которым он даже боялся подобрать название, ибо любой моряк знает, что нет худшей приметы, чем эта. Морская пучина — ревнивая карга, и стоит на борту появиться истинной любви, считай, что ты получил черную метку с приглашением на тот свет.