Книга Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

– Хорошо, – сказал он, прижимая ее голову к своему плечу. – Я все понял.

Шеп уговорил ее поесть – полагал, что она вполне сможет съесть хоть немного пюре. Успокаивающая, мягкая пища. Глинис согласилась только потому, что знала: он не отстанет, да и после выплеска желчи у нее просто не оставалось сил сопротивляться. Он почистил и отварил два больших клубня, растолок, добавил полчашки жирных сливок и столько масла, что пюре едва не превратилось в суп. Он отрезал несколько кусочков запеченной курицы, решив, что хуже не будет. Не будучи голодным, он все же накрыл стол на двоих, всем своим видом демонстрируя зверский аппетит. Одна бы она точно не стала есть. Поразмыслив, он добавил еще нарезанные помидоры – яркий цвет должен побуждать их съесть. Проглотив первый кусок, он произнес «м-м-м-м», словно кормил ребенка и хотел увлечь его чем-то для него новым и необычным. Увы, Глинис взглянула на свою тарелку так, как смотрела на грязную ванную, когда была не в настроении убираться.

– Попробуй, какая вкуснятина, – осмелился сказать он. – Возьми кусочек курицы.

Крошечная порция пюре, которую она зачерпнула вилкой, нe смогла бы накормить и хомяка.

Сам Шеп обычно готовил себе ужин, выгребая из холодильника все остатки и смешивая их, например, с копченой овядиной, что и съедал с полнейшим равнодушием. Так было в те дни, когда он работал мастером, забивал гвозди, лазил по лестницам и таскал пятидесятифунтовые мешки с цементом. Потом он принял директорские обязанности и получил вместе с уменьшением нагрузки и возможность потешить свое самолюбие. С того самого момента он стал, как и Глинис, следить за фигурой и по примеру жены утверждал, что не может есть как лощадь, поскольку, если хочет оставаться в форме, должен есть как воробушек. Они стали покупать обезжиренное молоко и спреды, вкус которых напоминал машинное масло. Как и у многих пар в их возрасте, отношение к запасам в холодильнике было таким, точно у них должен быть расквартирован армейский батальон. Поскольку он решил сбросить пару фунтов, теперь усиленно занимался самобичеванием; что же касается Глинис – что ж, в этом смысле женщины еще хуже. Они оба приучили себя к мысли, что еда – это искушение, с которым надо бороться. За одну ночь его взгляды кардинально изменились. Достаточно было посмотреть на жену, уменьшавшуюся в размерах буквально у него на глазах.

В последнее время, покупая продукты, он всегда обращал внимание на калорийность продукта и, если она была недостаточно высока, возвращал его на полку. Он отдавал предпочтение чаудеру, с презрением отвергая диетические супы. В холодильнике появились сливки, жирные сыры (например, бри), паштеты и всевозможная выпечка, такая как кексы с орехом пекан, или нечто подобное, энергетической ценностью почти в шестьсот килокалорий. Морозильная камера была забита мороженым – не замороженным йогуртом, а настоящим: «Роки роуд» и «Банана сплит». В буфете всегда было сладкое печенье и шоколадный соус; он много месяцев не брал в рот галеты или рисовые крекеры. Оглядываясь в прошлое, на его привычку получить максимальную выгоду при минимальных затратах, он осознал, сколько денег они выбрасывали на ветер: воздушная кукуруза, чипсы – все это совершенно бесполезные продукты. Отсутствие ограничений стало нежданным подарком судьбы – эй, ты можешь есть самые жирные, сладкие блюда, какие только пожелаешь, чем калорийнее, тем лучше – счетчик калорий отвергнут за ненадобностью. Теперь его жена позволяла себе то, что отвергала годами. Черт, как заботливый муж, он должен был пичкать ее пюре постоянно, как откармливают утку, из чьей печени собираются готовить фуа-гра.

– Помнишь, как во время исследовательских поездок мы проходили миль десять, фотографируя и записывая, позволив себе выпить лишь пару чашек кофе? – спросил Шеп. – С презрением отвергали пад-тай или самосу, отворачивались от витрин многочисленных кондитерских в Португалии? Бог мой, сколько же мы потеряли. Единственное, о чем я жалею, – это о том, что позволял тебе не обедать. У тебя была возможность все наверстать весной, и хоть тогда ты бы смогла насладиться всей этой вкуснятиной.

– Ты бы хотел иметь толстую жену?

– Да. Начнем прямо сейчас? У меня будет толстая жена. Хочу, чтобы ты была как шарик. Чтобы ты была огромная. Честно говоря, я не понимаю, почему врачи не прописывают человеку набрать фунтов двадцать, пока есть возможность. Нет, я не одобряю ожирение. Но немного лишнего веса не помешает. Это необходимый ресурс.

Глинис слизнула остаток пюре и отложила вилку.

– Просто ирония судьбы. Я положила столько сил, чтобы оставаться худой, а теперь за это наказана. В этом определенно есть какой-то смысл, но я не могу понять, какой именно.

– Ты должна есть столько, сколько хочется.

– Дело в том, что мне ничего не хочется.

– Вот тебе и смысл. Это работа. Сейчас это лучшее, что ты можешь для себя сделать. – В его голосе появилась угроза, намек на возможное применение физического насилия. К этому все шло. К сожалению, настойчивость – отличительная черта Руби и Петры – не была присуща Глинис, а упрямство было. Чем усерднее он заставлял ее доесть картофель, тем упорнее она сопротивлялась. И Шеп сдавался. Он не часто обращал внимание на то, как выглядит его жена; он привык к этому, как в детстве привык к запаху дыма бумажного комбината, висевшего над его родным городом. Однако иногда краешком глаза оглядывал жену, стараясь оценить ее как незнакомую ему женщину. Ее бледность, впалые щеки, сухощавая грудная клетка, талия, которую он мог обхватить двумя руками, неожиданно поразили его, как зловоние Берлина, штат Нью-Хэмпшир, после возвращения с семьей с горнолыжного курорта.

Глинис проглотила еще капельку пюре и решительно отложила вилку. Она с детской хитростью размазала остатки по периметру тарелки так, чтобы та казалась полупустой. Шеп опять сдался и стал убирать со стола; стремясь заставить ее доесть до конца, он порой опустошал для примера свою тарелку со значительной скоростью. Что же касается лишних двадцати фунтов, как своего рода страховки от болезней, он решил не упускать такой шанс. Он ел ту же жирную пищу, что и Глинис, и никогда, как истинный пресвитерианин, не выбрасывал остатки. Глинис съела не более пары ложек кускуса с оливковым маслом, остальное доел он, оставив салатницу зеркально чистой. Время, которое он раньше проводил в тренажерном зале, Шеп теперь проводил в «Эй-энд-Пи». Несмотря на восхваление «свободы», он остро ощущал, как внутренне его тяготит необходимость жертвовать чем-то лично. Шеп принял решение ни о чем не беспокоиться. У него еще будет время сбросить лишний вес – много времени после всего. Присущий ему прагматизм помог выбросить из головы уже начавший формироваться вопрос: «После чего?»

Шеп погладил Глинис по спине, но она не засыпала. Он лег рядом и оставил свет включенным. Она провела пальцем по шраму у него на шее. Затянувшаяся пауза предполагала начало серьезного разговора.

– Последующая жизнь, – наконец произнесла она. Этот вопрос не поднимался несколько недель. Значит, она заметила фотографию пляжа на экране.

– Я знаю, мы до отвращения обо всем уже наговорились, – продолжала Глинис, – но за все эти годы я так и не смогла тебя понять. От чего тебе так надо было убежать? Что ты хотел найти?