Книга Здесь все взрослые - Эмма Страуб

Неужели причиной всего этого стал один разговор? Не может быть. Или может? Как устроен человеческий мозг? Один разговор может изменить ход жизни человека, может. Супруг или супруга говорят своей половине – мы разводимся. Или тебе звонят и говорят: твоя жена, сын или отец погибли, несчастный случай. Взять жизнь Боба Бейкера – один разговор начисто ее изменил. Может, и с Эллиотом так же?

Эллиот только что закончил колледж. Хотел сдать вступительный экзамен в юридическую школу сразу же, не дожидаясь, когда станет известно, что надумали все его однокурсники, пока он спит. После учебы вдали от дома было приятно снова оказаться в своей комнате. Кто-то из друзей Эллиота уже по-настоящему работал, либо в семейном бизнесе, либо в компаниях-консультантах на Манхэттене или в Бостоне. Эллиот попросил отца взять его в свою юридическую компанию, но Расселл, по каким-то туманным причинам, счел эту идею не самой лучшей. Он хотел, чтобы Эллиот для начала поработал в другом месте. А уж потом можно и к нему. Когда окончит юридическую школу. Когда поработает на кого-то еще. Будто это проще, чем сразу работать на родного отца.

Баллы Эллиота оказались чуть ниже среднего. Не плохими, все-таки неграмотным он не был, однако на респектабельную программу не тянул. А если твой уровень – четверосортная юридическая школа, кто тебя потом возьмет на работу? Летом Эллиоту предложили повкалывать на строительстве, в местной строительной компании. А осенью можно пересдать экзамены.

Лето стояло жаркое, световой день – долгий, и Эллиот спал как убитый, его утомленное тело валилось на кровать, иногда прямо в одежде, и лежало без движения десять часов. В выходные дни – двенадцать. Когда он, спотыкаясь, спускался из спальни в шортах и футболке, родители уже подумывали об обеде.

Если дул ветерок, Астрид и Расселл трапезничали на веранде, за столиком из кованого железа. Костюм Расселл по выходным не надевал, впрочем, никогда не позволял себе расслабиться, как другие отцы. Он носил рубашки со стоячими воротничками, сам гладил себе брюки. Джинсы считал забавой для детей и ковбоев. Более сердечный, чем его жена, мог пошутить или померяться с сыновьями силами, а в чем-то был под стать Астрид – любил четкость и ясность. В тот день Эллиот открыл холодильник, и оттуда вырвалась струя холода, такая приятная, что он подался вперед и прижался носом к пакету с апельсиновым соком. Словно с похмелья, только не от алкоголя, а от работы. В доме царила полная тишина, никакого Уэсли Дрюса, никакого рока, который любил включить Расселл, когда Астрид не было дома. Эллиот достал из холодильника апельсиновый сок, закрыл дверцу и прижался к ней. Взял губами треугольное горлышко и стал затяжными глотками пить прямо из пакета. Снаружи послышался смех отца.

Потом, когда он уже знал, что последует дальше, этот смех ранил его все сильнее, в тот же летний день Эллиот в ответ рассмеялся и сам. Смеялся отец как-то чудно, голос становился тоньше, чем когда он просто говорил, по сути дела, хихикал. Эллиот, держа пакет у груди, подошел ближе к двери в сад. Наружу выходить не стал. Портер явно не было, иначе она галдела бы на весь дом, болтала по телефону или уплетала бы чипсы, сидя между родителями и подзуживая обоих. Из детей дома – только он, и ему захотелось послушать, о чем говорят родители.

– Да брось ты, – сказал Расселл. – Ты же шутишь.

– К сожалению, не шучу, – ответила Астрид. – Не хочу в это верить, а приходится. Ведь он просвистел всю учебу. Сначала в школе, теперь из колледжа еле выполз. И он считает, что будет юристом, потому что юрист – его папа? Ну извините. Если обольщать его надеждами на то, чего никогда не случится, мы ему только навредим. – Ее вилка звякнула о тарелку, Эллиот отвернулся, однако заставить себя уйти не смог. А мама тем временем продолжала: – Думаю, в мире бизнеса ему делать нечего. Разве что йогуртом торговать.

– Йогуртом? – загремел Расселл. Эллиот затаил дыхание, отец его защитит, конечно же, защитит. – Йогурт – уже чересчур. Может, останется в строительстве. Построит на холме сияющие замки!

– Х-мм. Посмотрим. Если кто-то скажет ему, куда класть балки. Быть боссом дано не всякому, Расси.

Эллиот услышал, как одно из кресел заскрипело по каменному полу беседки, поставил апельсиновый сок на барную стойку и тихонько выбрался из кухни, поднялся к себе в комнату, где и просидел до конца дня.

– С кем ты встречался? – спросила Берди.

Уголки рта Эллиота опустились.

– Он делает мороженое. Живет в Нью-Пальце. Не знаю. Предлагает вдвое меньше, чем готовы заплатить другие. Не знаю. Его жена ходит на уроки пряжи вместе с Венди. Понятия не имею, откуда он узнал, что здание купил я.

– То есть он из местных, связан с городской общиной и делает мороженое, – подытожил Август.

– Понимаешь, это же бизнес, – сказал Эллиот. – А бизнес должен быть выгодным.

– Вы уже шестнадцать раз сказали «бизнес», – заметила Сесилия. – Без обид. – Она вспомнила о блестящей папке и вдруг почувствовала себя местной жительницей. Астрид ту идею не одобрит, Эллиот прекрасно знает. Набраться храбрости и признаться, что ей все известно? Но тогда окажется, что она сунула нос куда не следовало, а этого никто не любит. – Наверняка это будет круто.

Эллиот с удивлением глянул на нее, и Сесилия снова уставилась в колени. Он откусил два огромных куска пиццы, прислонился к стене. Громко выдохнул.

– Берди, я должен тебе сказать. Ко мне обращался «Бар красоты». По-моему, стрижкой они не занимаются, но укладку делают. И продают косметику.

– Магазины маленькие, зато свои, – вставил Август, повторяя мантру родителей.

– Супер, – выдала Сесилия, делая вид, что слышит об этом впервые.

– Дети, ведите себя прилично, – потребовала Берди и поцеловала Сесилию в макушку. – Тебе решать, Эллиот. Можно скажу? – Эллиот кивнул. – Главное, чтобы тебе самому хотелось. Мои родители мечтали, чтобы я стала учительницей. А у меня к этой работе никогда душа не лежала. Мои сестры живут в Техасе, в одном городе с родителями, обе учительницы. Не скажу, что они несчастливы. Просто надо принимать решения, которыми будешь гордиться лично ты, не важно, что подумают другие. В том числе твоя мама.

– Ты мою маму знаешь совсем с другой стороны, – заметил Эллиот. – Само собой. Однако дело не только в этом. Я привык, что мама говорит мне: ты что-то сделал не так. Я ведь первенец, сама знаешь.

Берди вскинула руку с ножницами.

– Я тоже. Мы с тобой солидарны.

– Я тоже, – вставила Сесилия.

– И я, – добавил Август.

– Нет, нет, вы – единственные, – возразила Берди. – Это совсем другое дело. С единственными детьми обращаются как с фарфоровой вазой, какие бы проблемы ни возникали. А старшие дети – как стекло, о них быстро забывают – появляется новая модель, ярче и изящней. Единственные дети – подарок. А старшие – полигон для испытаний. Так что я тебя понимаю.

Эллиот достал из коробки еще один кусок пиццы и сел в третье кресло салона. «Бар красоты» сделает его богатым, по-настоящему успешным, если, конечно, местные не объявят ему бойкот. Отказаться от «Бара красоты», плюнуть на большие деньги – какой же он тогда бизнесмен? Он по-детски поболтал ногами. В таком возрасте ждать родительского одобрения – несправедливо. Вот Ники оно ни к чему. И Портер тоже. Эллиот закрыл глаза, представил, каково это – жить без родительской указки? По словам Венди, о собственных детях ему пора думать больше, чем о матери, что он и делал, если посчитать в процентах время в течение дня, правда, она имела в виду нечто другое. Мол, движущая сила – это мысли о будущем. Эллиот же знал – оптимизм подобного рода ему не свойствен. Движущая сила любого человека, его, во всяком случае, – это прошлое.