Книга Братья Старостины - Георгий Морозов

В других ситуациях находился иной педагогический прием. Скажем, приехала сборная в 1961-м в Аргентину на товарищескую встречу. У высоких начальников уверенности в положительном результате не было, и даже посол намекнул, что поражение с минимальным счетом приемлемо, не говоря уже про ничью. И что сделал Старостин? Привел в раздевалку переводчика с кипой газет, где местные журналисты соревновались в прогнозах: выиграет Аргентина с разницей в три мяча или в пять? А после ознакомления с дайджестом сказал: «Все ясно, молодые люди? Идите и покажите свою игру!» Тот матч наши выиграли.

А вот мнение Виктора Шустикова, пришедшего в сборную в 1963-м: «Андрей Петрович, несмотря на большую разницу в возрасте, с нами легко находил общий язык. Он умел вселять в нас уверенность. Он нам часто говорил, что футбол — игра коллективная и в одиночку успеха добиться очень трудно, а вот испортить дело может и один футболист, поэтому постоянно внушал нам, что в каждом матче мы должны играть по принципу: один за всех и все за одного».

С Шустиковым в составе сборная могла стать сильнейшей на континенте еще раз, но в 1964-м уступила в мадридском финале испанцам — 1:2. Поскольку с диктатором Франко у советского руководства были напряженные отношения, поражение имело далекоидущие последствия. Старший тренер команды Константин Бесков был снят со своего поста. Через много лет Александр Нилин отмечал: «Я никогда не расспрашивал Бескова о поведении в те горькие дни начальника сборной Андрея Петровича. Но нет сомнений, что оно было в высшей степени достойным… Старостин вообще был человек чести. И при всех своих дипломатических дарованиях и почти всеми признанном нейтралитете, присущем его весьма редкой в большом футболе позиции, не счел возможным сделать и полшага для удержания должности. И все же самое интересное здесь, что подозрительный и даже мнительный Бесков никаких претензий, как всегда в таких случаях бывает, к товарищу по несчастью не имел. Они вышли из неприятностей неразобщенными. Что крайне важным оказалось для дальнейшей биографии отечественного футбола — и спартаковской судьбы в частности…»

Однако здесь есть один нюанс. Бесков руководил только первой сборной, и его отправили в отставку именно за поражение в Мадриде, а Старостин нес ответственность еще и за дела олимпийской сборной. А она под началом Вячеслава Соловьева через неделю после финала Кубка Европы проводила решающий матч за путевку на Олимпиаду. И оказалась битой командой ГДР— 1:4. В своей книге «Встречи на футбольной орбите» Андрей Петрович не прошел мимо этого эпизода:

«А после повторного матча, с четырьмя уже пропущенными мячами, сдуло и мечты о золотых медалях, наш преждевременный кураж оказался олимпийским миражем. И вот когда мираж рассеялся, я не на олимпийском стадионе в Риме, и никакого круга почета с командой не совершаю, а понуро бреду в Скатертный переулок к своему начальнику… Мой непосредственный начальник лишил меня необходимости заниматься исследованием закономерностей и случайностей результатов в олимпийских видах спорта. Глубоко угнездившись в своем кожаном кресле, словно опасаясь, что в создавшейся обстановке его могут выдернуть из привычного местопребывания, он, сардонически улыбаясь, задал мне всего один и очень лаконичный вопрос:

— Ну, сам напишешь или?..

Разумеется, я воздержался от „или“ и предпочел написать „по собственному желанию“».

Автор книги допустил неточность: разыгрывалась путевка не в олимпийский Рим, а в олимпийский Токио. Однако суть от этого не меняется: покинул свой пост Старостин отнюдь не из-за одной только солидарности с Бесковым.

В ту пору и Николай в силу внутриведомственных трений был снят с должности начальника команды «Спартак». Возникла идея: а нельзя ли поставить туда Андрея? Вратарь Владимир Маслаченко, предлагавший старшему из братьев такую комбинацию, услышал в ответ резкую отповедь: «Андрей? Он играет на бегах, дружит с цыганами, не чужд женского пола. Как такому человеку можно доверить „Спартак“?» Разговор происходил в автомобиле Маслаченко, и возбужденный Николай Петрович, по словам голкипера, «вышел и так хлопнул дверцей машины, что я сам чуть не вылетел в другую». Этот диалог голкипер впоследствии пересказывал на съемках документального фильма Евгению Богатыреву (в ленту сюжет не вошел), а позднее — Игорю Рабинеру. Но здесь надо понимать, что спартаковский патриарх ничего не имел против младшего брата, а просто мерил по себе: согласно его шкале ценностей, красно-белым цветам нужно было посвятить всю жизнь без оглядки.

По свидетельству Анатолия Львова, еще в шестидесятые годы Андрей Петрович пытался убедить чиновников разного уровня в том, что должна быть узаконена профессия «спортсмен»: «Почему он лишен прав, предоставленных, к примеру, артистам? Не надо лгать себе и другим, выдавая футболистов за станочников. На лжи ничего хорошего еще не выросло…» Тем не менее до самого конца советских времен наш футбол, как и весь спорт, будучи на деле профессиональным, формально оставался любительским.

В сборную Старостин вернулся после четырехлетнего отсутствия, прошел с ней еще один отборочный цикл, съездил на чемпионат мира-1970 в Мексику. В Мехико жил в одном номере со вторым тренером Алексеем Парамоновым, в вечерних разговорах они постоянно обменивались мнениями по поводу тенденций развития футбола. Но на начальнике команды лежало и много обязанностей, выходивших далеко за границы зеленого поля. Например, требовалось уладить конфликтную ситуацию между старшим тренером Гавриилом Качалиным и ведущим нападающим Анатолием Бышовцем. Виктор Папаев, так и не сыгравший на мундиале из-за травмы, рассказывал нам:

«Я ездил с командой на все сборы, врачи рассчитывали, что к старту чемпионата мира кость срастется полностью. Но не учли, а может, просто не знали, что в тех климатических условиях, на достаточной высоте над уровнем моря, этот процесс замедляется. В общем, мне стало ясно, что команде я не помощник. И хотя нас никто не гнал, мы с вратарем Евгением Рудаковым, оказавшимся в схожем положении, подошли к Андрею Петровичу и попросили отправить нас домой. Сейчас в таких случаях все просто: спортсмену покупают билет и сажают на самолет. Но тогда из Мехико в Москву надо было добираться через США. Не в составе делегации и без знания английского языка — целая проблема, да и провокаций, как водится в те времена, опасались. С помощью Старостина всё устроилось, в Нью-Йорке нас встречали сотрудники советского посольства, помогли с пересадкой».

В Мексике произошла запоминающаяся встреча: в отель, где квартировала сборная, пожаловали баски, против которых Андрей Старостин играл в далеком 1937-м. «Врагам на поле — друзьям вне поля» было о чем вспомнить. А по возвращении домой начальник команды рассказывал поэту Михаилу Светлову, как звучала в исполнении иностранцев его песня «Каховка».

Начало семидесятых было сложным периодом в жизни Старостина. Неудача на чемпионате мира сопровождалась уходом с поста начальника сборной, его не очень корректно вывели из президиума всесоюзной федерации. По рассказам друзей и знакомых, мрачное настроение нет-нет да и посещало. Летом 1972-го Андрей Петрович признался Константину Ваншенкину, что не ощущает уже прежней уверенности, смелости, самоуважения, и дело было явно не в том, что накануне «Спартак» потерпел поражение от «Торпедо» в финале Кубка СССР. Олег Хабалов слышал от него: «Иногда в лагере больше свободы, чем на свободе». А тут еще и со здоровьем оказалось не все ладно, даже попал на хирургический стол к профессору Александру Вишневскому, с которым незадолго до того познакомился.