Книга Массажист - Михаил Ахманов

Взгляд был сам по себе и наполнял пространство, как свет звезды – космическую пустоту. Ни лица, ни глаз, ни ресниц и бровей, один лишь только взгляд – неуловимый, но ощущаемый гораздо отчетливей, яснее, чем за неделю до этого дня, в то утро, когда Баглай стоял у пропасти на крыше. Э т о т взгляд тоже подталкивал в пропасть, но теперь он понимал, что пропасть кроется в нем самом – темная мрачная бездна, в которой кружились по вечным орбитам и звали его на разные голоса умершие – обманутые, преданные и ограбленные им. Они мелькали в бесконечном хороводе будто ожерелье лиц, соединенных невидимой нитью – Кикимора, злобно кривившая рот, Черешин с мертвой всепрощающей улыбкой, говорливая актриса Троепольская, кроткая Любшина, художник Надеждин – или, быть может, Захар Ильич, баглаев дед?.. Они грозили, упрекали и предупреждали… О чем?

О предстоящем выборе.

Он мог выбирать из двух возможностей, не допускавших возврата к прошлому. Прошлое было запретным – почему, он не знал, но чувствовал со всей определенностью, что это так. В прошлом осталась прежняя жизнь – детство, школа, Столешников переулок, часть ВДВ под Выборгом, служба в спортивной команде, больницы, поликлиники и остальные места, где довелось ему трудиться, но – главное! – в прошлом осталась Охота. А кроме того, пещера сокровищ и мастерство массажиста. Здесь, на краю бездны, мысль о сокровищах внушала ему ужас; он понимал, что больше не прикоснется к ним. Ни к ним, ни к человеческому телу.

Странно, но это знание не причиняло ему обиды или горечи – ведь у него имелся выбор, и это было вполне разумной компенсацией за предстоящие потери. Разумной, справедливой, даже щедрой… Он мог начать сначала, вернуться в мир покоя и беспамятства и возродиться вновь, и это было первым шагом искупления. Он мог его отсрочить, мог пройти свой путь до немощной бессильной старости, пройти до самого конца, но не один. Память будет его вечным спутником; память о содеянном, муки совести и страх перед грядущей расплатой. Ибо она неизбежна – не в этой жизни, так в другой.

Он взвесил эти две возможности, обдумал их и сделал выбор. Хор мертвых голосов приветствовал его; теперь они не упрекали, не грозили – звали. Он знал, что скоро присоединится к ним.

Бесконечное падение… долгий-долгий полет в прохладных сумрачных просторах… Разве он не мечтал от этом?..

* * *

Баглай очнулся.

Тагарова не было. Впрочем, он уже помнил о Тагарове. Двигаясь, будто в полусне, он вышел из комнаты, аккуратно прикрыл за собою дверь, но запирать не стал – картины и дорогая мебель, ковры, фарфор и серебро, черешинские самоцветы и даже ваза эпохи Мин больше его не занимали. Он привстал на носках, дотянулся до складной лесенки, дернул ее вниз; затем поднялся по алюминиевым ступенькам, откинул крышку люка, протиснулся в него и вылез на крышу.

Близилась полночь. Небо – ясное, с яркими звездами – было бездонным, будто изваянным из глыбы обсидиана; бледно-желтый месяц блестящей чешуйкой висел на востоке, над правым баглаевым плечом. Где-то там, в пустоте, сотканной из света и тьмы, среди туманных расплывчатых пятен галактик и звездных скоплений, рождались новые души, и в этот же мир забвения и временного небытия они возвращались, закончив земное странствие. Падали в пропасть, отягощенные памятью о грехах, заботами о близких, горечью разлуки, несправедливостью и злом, которое творили сами или сотворенным с их душами и телами; падали, и пропасть принимала всех и позволяла забыться в своей холодной спокойной пучине.

Забыться на год или на тысячу лет, ибо смерти не было; была только жизнь или ее ожидание.

Эта мысль заставила Баглая расправить плечи и вскинуть голову. Тонкий серебряный луч месяца, будто прощаясь, погладил его по щеке и подтолкнул – или напомнил, зачем он здесь и что должно свершиться через краткое мгновение. Залитая гудроном крыша простиралась перед ним, поблескивая в лунном свете; последнее препятствие, которое он должен миновать, чтоб обрести покой. Черная пустыня воспоминаний…

Твердым ровным шагом, не колеблясь ни секунды, Баглай преодолел ее и прыгнул вниз.

Его полет в бездну был сладок и нескончаем.