Книга Побег из Араманта - Уильям Николсон

А сухопутный кораблик разгонялся все быстрее, стуча по каменистой почве, и детям ничего не оставалось, как только вцепиться в мачту и мчаться очертя голову сквозь бурю. Ветер превратился в настоящий шторм, а струи дождя – в сплошной поток, за которым нельзя было разглядеть ни зги. Снова и снова синевато-багровое небо полосовали слепящие молнии, снова и снова над головами рокотал оглушительный гром. Вода заливала судно, плескалась у самых ног. Судорожно вцепившись в мокрую мачту, качаясь и подпрыгивая на камнях, несчастные пассажиры неслись вперед, не в силах ничего изменить.

Но вот колесо налетело на крупный валун. Две деревянные спицы тут же треснули. Несколько секунд колесо продолжало вертеться, затем обод погнулся, и оно сломалось окончательно. Посудина дернулась вбок, ветер нещадно затрепал парус, закружил кораблик, и сразу же второе колесо разлетелось вдребезги. Сухопутный тяжеловес накренился, немного проехал за счет прежнего разгона и наконец остановился.

Между тем буря не унималась. Дети по привычке забрались под искалеченный корпус – переждать жалящий ливень. Бомен потрогал серебряный голос Поющей башни у себя на груди и вдруг подумал: еще недавно они втроем были на волоске от гибели… Казалось, некая сила хранила их на пути; что-то или кто-то не знакомый мальчику хотел, чтобы они вернулись домой.

– Мы справимся, – уверенно произнес Бо.

Кестрель и Мампо кивнули: сердца подсказывали им то же самое. Должно быть, Арамант уже где-то рядом.

Со временем сильные потоки воды уступили место тоненьким, иссякающим струйкам, ветер совсем утих, а небо стало проясняться. Дети выбрались из укрытия, чтобы осмотреться. Буря уходила на юг – туда, где над горизонтом высились различимые даже сквозь серую пелену дождя каменные стены родного города.

– Я же говорил, что мы справимся! – ликуя, повторил Бомен.

Топ! Топ! Топ!

Не страшась ни бури, ни ливня, непобедимые зары маршировали по равнине с улыбками и громкой песней.

– Убей, убей, убей, убей! Убей, убей, убей!

Не сказав друг другу ни слова, юные путники со всех ног припустили к Араманту.

Глава 24Последний Великий экзамен

Настал день великой проверки. Правда, в нарушение всех традиций начало экзамена пришлось отложить из-за непредвиденного ливня, однако сразу же после него парты и скамьи на городской арене быстро вытерли насухо, и ежегодный ритуал пошел своим чередом. За столами сидели, склонившись над бумагами, которые определят судьбу их родных на следующий год, главы всех семейств Араманта. На каждой из девяти круговых террас помещалось триста двадцать парт, то есть почти три тысячи взрослых работали в мертвой тишине, лишь перья скрипели по бумаге да мягко ступали по мраморной арене туфли экзаменаторов.

А вокруг этих главных террас, на круто возвышающихся трибунах наблюдали за ходом проверки родные экзаменуемых. Присутствовать полагалось всем, почти без исключения. Во-первых, это поднимало дух кормильцев, а во-вторых, лишний раз напоминало им об ответственности перед семьей, на жизни которой скажутся плоды их сегодняшнего труда. Зрителей, как всегда, рассадили по разным секторам согласно цвету одежды. Крохотная белая и более многочисленная алая группы важно взирали на происходящее со стороны дворца. Просторную середину занимали жители Оранжевого округа с одной стороны и Коричневого – с другой. Статую же Креота окружало серое море. Главный экзаменатор Мэсло Инч восседал за кафедрой, возведенной на постаменте с высеченным на древнем камне Обетом Посвящения:

КЛЯНУСЬ, ЧТО БУДУ СТАРАТЬСЯ БОЛЬШЕ,

ТЯНУТЬСЯ ВЫШЕ,

ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ Я СТАНУ

ЗАВТРА ЛУЧШЕ, ЧЕМ СЕГОДНЯ.

ВО ИМЯ ЛЮБВИ К ИМПЕРАТОРУ

И РАДИ СЛАВЫ АРАМАНТА.

Экзаменатор посмотрел на свои часы: прошло шестьдесят минут. Поднявшись из-за кафедры, он медленно тронулся вдоль арены, скользя глазами по склоненным головам. День Великого экзамена являлся для Инча еще и днем приятных раздумий, причем в этом году – особенно приятных, если учесть недавние треволнения. Вот они, жители Араманта, – аккуратно рассортированы по порядку и все до единого подвергаются самому честному и правильному из возможных испытаний. Здесь нет ни любимчиков, ни несправедливо обойденных. Одни и те же вопросы, одна и та же система оценок. Способные и усердные движутся вперед, как и положено, а глупым и ленивым дорожка прямиком на дно, каждому свое. Разумеется, неудачники чувствуют себя ущемленными, переезжая из привычного округа в худший, но и в этом есть определенная справедливость, ведь зато более трудоспособный и талантливый будет вознагражден за старания. А главное, не стоит забывать (в уме Мэсло уже репетировал затверженную речь, которую произнесет после экзамена), не стоит забывать о том, что грядущий год несет и новые шансы, честную надежду вернуть утраченное. Да уж, если вдуматься, лучшего жизнеустройства и желать нельзя, с этим никто не поспорит.

Блуждающий взгляд Инча наткнулся на участников городских Курсов Обучения, что сидели поодаль от прочих под особым наблюдением. На их унылых лицах он прочел извечное замешательство и отчаяние, мучительную борьбу с вопросами, к которым эти несчастные так и не сумели подготовиться. Все как всегда. И останется по-прежнему. Ну почему, в который раз спросил себя Инч, почему некоторые люди никогда не учатся? Что им стоит немного поднапрячься, сделать небольшое усилие?.. В самой середине, обхватив руками голову, тихонько раскачивался Анно Хаз. Вот уж воистину позор Араманта. Хорошо хоть теперь угомонился.

Глаза экзаменатора устремились к Серой трибуне, туда, где в одеждах цвета дорожной пыли, чинно-благородно сложив на коленях руки, сидела «вторая половина» усмиренного мятежника. Посмотрите на нее: ну просто воплощенное смирение. Так-то, дамочка. А где там их ребенок? Не бузит? Нет, совсем затих на коленях надежной женщины госпожи Холиш – видимо, зачарован торжественным молчанием, воцарившимся на арене.

Отличная работа, поздравил себя Мэсло Инч. Бунтарская семейка сломлена окончательно и бесповоротно.

А в белой башне, высоко над мраморным дворцом, император жевал шоколад, угрюмо взирая на опустевшие городские улицы. Конечно же, он видел утром, как шли по ним экзаменуемые со своими семьями, чувствовал тревожное биение каждого перепуганного сердца. Креот всей душой ненавидел эти Великие экзамены! Но тысячи голосов ежегодно, снова и снова читали отвратительный Обет Посвящения. Когда доходило до слов: «Во имя любви к императору», он привычно затыкал себе уши. Потом наступала гробовая тишина. Город словно вымирал.

Однако на сей раз Креоту почудились какие-то звуки: далекие, слабые, приглушенные, и все же… Где-то играл оркестр? Не может быть, кто посмеет… Император обратился в слух. Впился тоскующим взглядом в безлюдные улицы. Ему открылось поразительное зрелище. Внезапно посреди дороги открылся люк, из которого стрелой вылетел чумазый ребенок. За ним еще двое. Дети пару секунд озирались по сторонам, после чего опрометью кинулись к амфитеатру. Креот изумленно всматривался в беглецов. Кого-то они ему напоминали. Кажется, там девочка…