Книга Исландия - Александр Иличевский

* * *

Спросонок в пустыне нестерпимо хочется есть, так что завтрак свят, и готовил я его по отработанному рецепту: рубим мелко луковицу, помидор, засыпаем овсянкой, пару-тройку кусков вяленой горбуши из русского магазина тоже кромсаем и заливаем кипятком с добавлением соли-перца и короткой струйки масла. Вот после такого месива только и можно выступать в путь. Пока завтракаешь, смотришь, как оживает пустыня. Это зрелище можно сравнить разве что с музыкой, тектонической музыкой, словно бы звучащей в полусне. Оттого мне и нравилось бывать в пустыне – она настолько вышвыривает тебя из самого себя, что никакой психоделик на такое не способен. Кругозор её телесный вымещает твоё естество, и ты не очень понимаешь, что с этим делать.

За небом тоже тянулась пустыня, шли за ним холмы, увалы, останцы, ущелья, такая натуральная демонстрация того, что есть бескрайность, с оторочкой стеклянистыми миражами над горизонтом, плавающая чёткость которого в разное время суток давала повод для воображения разнообразных картин. Весенние сочные облака иногда собирались в орнаментально правильные ряды и скользили над пустыней, казалось, вторя её волнообразному рельефу. Во всём этом царстве мифа, помноженного на простор и тишину, я не мог занимать хоть сколько-нибудь значительное место. Даже муравей, ползущий по складкам готического собора, и тот в сравнении со мной был великаном.

В тот день у меня закончилась вода и надо было срочно пополнить запасы. Ближайшим источником был пожарный кран у ворот военной базы при заброшенном танковом полигоне близ Наби Муса. Никто не знает, где могила Моисея, скорее всего, на другой стороне впадины Мёртвого моря, где-то в горах Моава, но мусульмане решили создать мифическую могилу пророка Мусы, и купольный мавзолей этот часто служил мне ориентиром. Я выбрался к базе в полдень, пересекши по пути огромное блюдо заброшенного полигона, чьи камни были стёрты гусеницами танков в пыль, так что пришлось по колено в каменной пудре преодолеть два километра.

Джип выехал за ворота базы, и патрульные окинули меня взглядами, но не остановились. У кого-кого, а у военной полиции глаз намётанный, в мгновение ока способен отличить – кто свой, а кто нет. Я приободрился и сунулся на КПП – попросить водички. Можно, конечно, и из пожарного крана пополнить запасы, но почему не напиться фильтрованной? Смурной часовой, в домашних тапочках, но при оружии, окинув меня взглядом, буркнул: «Отвали». Я и отвалил, а что ещё было делать?

Набрал воды, сложил бутылки в рюкзак, лёг в теньке у крана поспать. Но тут на меня напали мухи. Близость жилья, стойбища в пустыне всегда отмечается наличием злющих кусачих мушек. Одна из них укусила меня два раза подряд, и я жахнул себя по скуле, аж потемнело в глазах.

Я дожевал последний кусок питы с ломтиком ободранной воблы и сидел, впитывая отдых неподвижности каждой клеточкой тела. Сколько я просидел так – не знаю, но вдруг произошло то, что переменило мою жизнь. К пожарному крану свернули с дороги два мужика, одетые в бедуинские хламиды – джалабеи. Они были замотаны арафатками и платками, удерживаемыми на голове при помощи тканого обруча. У каждого было по рюкзаку. Значит, путники вроде меня.

Один из этих людей пустыни был повыше, худощавее. Второй ниже, шире в кости, помясистей. Потом я назову их про себя Коренной и Пристяжной. Обычное дело для восточных людей: глаза сторожкие, ловят всё, что происходит и вблизи, и подальше, хотя впрямую на тебя не смотрят, только боковым зрением. Глаза такие непригодны для выражения мысли или изящных движений души. Правда, в любой европейской толпе такие глаза тоже встречаются.

Эти двое напились воды, набили рюкзаки наполненными бутылями, как я. Потом достали горелку, раскочегарили, сварили кофе и протянули мне стаканчик.

Сначала я задумался, но решил не отказываться.

– Куда путь держим? – покосился на меня Пристяжной.

– Да вот, решил по пустыне прошвырнуться.

– Пустыня большая.

– Я на Ослиной ферме живу.

– А что там, в пустыне, мёдом намазано?

– Да ничего, просто так хочу прогуляться. Как турист.

– Турист. В пустыню за одним ходят.

– За чем?

Пристяжной не ответил, и от этого взгляда мне стало неуютно. Коренной вдруг встрял:

– В пустыню ходят, чтобы найти верблюда. Понимаешь?

– Нет-нет, я не понимаю, – сказал я. – Какого верблюда?

– Не укрыться тому, кто ведёт верблюда, – сказал Пристяжной скороговоркой. Эту мантру я услышу от него ещё не раз и не два; других заповедей он не ведал, только я об этом узнаю слишком поздно. – Не умеешь справиться с верблюдом – научим. Если хочешь.

– А вы что, тоже голубую верблюдицу ищете?

– Тоже. Только тихо, – Пристяжной обернулся на ворота базы. – Она нас не подпустит к себе, она нас знает. А тебя подпустит, ты ей нравишься, как я погляжу.

– Да я… – А что – я? Куда я? Как я? А тут бывалые мужики, вездеходы. Конечно, они выглядят подозрительно, следили, значит, за мной, пока я за верблюдицей шастал. Но я что, боюсь их, что ли? Отмахаюсь, если что. А то и просто убегу налегке, меня им не догнать, даром я, что ли, столько с оборудованием по горам лазил. Пустыня сейчас казалась страшнее. Да и интересно было с верблюдицей разобраться. – Если возьмёте, так я с вами, – произнёс я.

– Ну что, Абудалла, возьмём парня, что ли? – ухмыльнулся Пристяжной.

– Возьмём. Почему не взять хорошего человека, – оскалил зубы Коренной. Явно он был главный в этой паре. Позже я не раз думал, что они меня всё равно подловили бы где-нибудь – мы шли параллельным курсом, можно сказать, а тут я сам им в руки упал, как груша. Но это всё потом, а сейчас Пристяжной молвил:

– Тогда давай договор закрепим.

И он мигом извлёк из рюкзака трубку и наладил в её чашечку кусок какого-то зелья, чёрт их знает, что они такое дули здесь, в пустыне.

Со второй затяжки я отъехал окончательно и только помню, что мне было ужасно жарко и весело, меня всего распирало и несло, я трепался неостановимо, всё больше про мои прошлые походы и что настоящих мужиков лишь в пустыне можно встретить. Коренной только склабился по-волчьи и молчал, а Пристяжной хлопал меня по плечу: «Правда твоя, друг!», «Что слаще халвы? Только дружба после вражды» – и прочее такое.

Потом мы долго шли по глинистому руслу вади. Я спотыкался и даже один раз упал, но сразу лихо вскочил, как ни в чем не бывало.

Понемногу начало темнеть, и они затолкали меня в какую-то пещеру и велели не высовываться.

В пещере я протрезвел. Вскоре меня аж затошнило от страха, тёмный ужас рвал мысли в лоскуты, только одна возникала раз за разом – бежать, бежать, исчезнуть, как только представится возможность. Без разговоров и объяснений, как можно незаметнее. Сейчас делать ничего не нужно, пусть всё идёт, как идёт. Только выжидать. Какое-никакое, это было решение, но всё равно меня била дрожь, и очень хотелось домой, к Мирьям. Я выбрался из пещеры – и уткнулся в дуло «беретты», наставленной Пристяжным.