Книга Арктическое лето - Дэймон Гэлгут

Неспособность прийти к решению есть своего рода решение. Пока Морган колебался, время истекало и результат был отнюдь не самым плохим. Но его домашние дела внезапно явились ему в истинном свете, когда Мохаммед получил письмо, в котором говорилось, что его мать заболела и умерла.

Моргану до этого момента уже приходилось находиться рядом с близкими людьми, уязвленными страданием. Но с английскими друзьями было просто – чтобы ты мог выразить соболезнование или выказать участие, существовали определенные ритуалы. Здесь такое не работало. Морган не мог сопровождать Мохаммеда во время похорон, не мог разделить с ним бремя встречи с отцом и новой семьей отца. Он мог лишь узнать обо всем из короткого письма да ждать возвращения друга. Когда тот вернулся, то выглядел так, словно прибавил в весе, набрав массы, – печаль сделала его тяжелым. Он очень любил свою мать.

Это событие еще более приблизило Моргана к Мохаммеду, но в то же время отдалило. Он стал лучше понимать своего друга, однако, с другой стороны, все напоминало ему, какими разными жизнями они жили. Пропасть, разделяющая их, стала еще глубже оттого, что в Доме Печали появился новый постоялец – сводный брат Мохаммеда приехал с ним после похорон и, когда Морган навестил друга, сидел в углу и смотрел на него враждебным взглядом, полным злобы.

В то же самое время на собственной квартире Моргана случилась неприятность. Когда Мохаммед пришел к нему в воскресенье, чтобы поговорить и поиграть в шахматы, в комнату неожиданно заглянула Ирэн, которая, увидев, что они оба сидят на постели, издала непроизвольный крик.

После, конечно, Морган поговорил с ней.

– Этого юношу я встретил у Робина Фернесса, – солгал он. – Очень достойный молодой человек, я вам гарантирую. Я даю ему уроки английского языка.

– Но им нельзя доверять, – зашипела Ирэн. – Даже если вы думаете иначе. Нельзя же быть настолько доверчивым! У меня в доме так много ценностей…

– Я отвечаю за ваши ценности, – сказал Морган, и это ее успокоило. Но он решил больше не приводить Мохаммеда домой.

Их совместная жизнь всегда была мизерной, сложенной из кусочков и остаточков времени, по большей части занятого работой. Но теперь и этот крохотный островок сокращался до минимума. Место для встреч наедине отсутствовало, а встречи на людях были опасны. Мохаммед, более привычный к тому, что в его жизнь вмешиваются посторонние, относился ко всему философски; Морган же впал в уныние. Поэтому, когда от Робина пришло предложение, круто переменившее их жизнь, это не показалось чересчур ужасным.

Фернесс не забыл о просьбе Моргана и постоянно делал соответствующие запросы. Через несколько недель он сообщил Моргану, что кое-что нашел.

– Это работа в военной разведке, – сказал он. – Связана с войной. Правда, имеется один недостаток, если смотреть с твоей точки зрения. Работа в зоне Суэцкого канала, а значит, твоему приятелю придется уехать из Александрии.

Несколько недель назад Морган бы колебался, но сейчас у него не осталось никаких сомнений: зарплата вдвое больше того, что Мохаммед получал на трамвае!

– Я искренне благодарен тебе, Робин, – сказал Морган Фернессу.

– Ты имеешь в виду, что он принимает предложение?

– Конечно, он согласен работать.

Как Морган и думал, Мохаммед принял предложение с радостью и волнением. Правда, было одно небольшое сомнение.

– Я должен работать шпионом? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Морган. – А это кажется тебе ужасным?

– Конечно.

Но, подумав немного, он лукаво улыбнулся:

– Впрочем, не очень.

До отъезда оставалось несколько недель, во время которых оформлялись документы Мохаммеда и его пропуск. Чувство спокойной обреченности, почти умиротворения, снизошло на обоих. Подспудно они оба понимали, что близость была лишь интерлюдией, а неизбежное расставание уже грозило им из недалекого будущего.

Это ясное спокойствие приняло конкретные формы однажды вечером, незадолго до того, как друзья попрощались. Брат Мохаммеда куда-то ушел, и Дом Печали оказался в их распоряжении. Тем не менее все шло как обычно. Словно выброшенные на берег пассажиры потерпевшего крушение корабля, они, обнявшись, лежали на постели, глядя в потолок и лениво лаская друг друга. Рука Моргана, как часто бывало, отправилась в странствия, но, вместо того чтобы прервать эти поползновения, Мохаммед оставался совершенно неподвижным. Мгновение подумав, он откинулся назад и принялся расстегивать свои льняные брюки.

– Делай то, что ты хочешь, – сказал он Моргану.

Предложенное Мохаммедом казалось невозможным! Морган, оцепенев, смотрел на друга. Но смущение длилось недолго, и вместо того, чтобы говорить, он начал действовать. Потянув за край нижнего белья, он увидел то, что так часто себе представлял.

Конечно, он подумал о Монтазахе, но сегодня все было более безопасно, и обнаружить их никто не мог. Оба они, не говоря ни слова, посмотрели вниз, словно сторонние зрители, и Морган принялся за дело. Эти ритмичные движения, когда применяешь их не по отношению к себе, оказываются удивительно тяжелой работой. В последний момент Мохаммед издал легкий горловой хрип, словно произнес некое слово, а потом отодвинул руку Моргана.

После этого Моргану показалось, что он сердит. Отрывистыми движениями приводя себя в порядок, Мохаммед воспользовался куском простыни, после чего спросил раздраженно:

– Теперь ты счастлив?

– О, да, – ответил Морган совершенно искренне. – Счастлив.

Но истинное счастье они обрели в течение последующих часов. Было слишком поздно, и Морган не поехал домой. Они легли спать вместе, и Мохаммед, неожиданно обняв Моргана сзади, прижался к его спине. В первый раз в своей жизни Морган делил с кем-то постель. Конечно, ему приходилось жить в одной комнате с разными людьми, но он никогда не был частью такого плотного сплетения рук и ног, никогда не чувствовал на своей шее чьего-то сонного дыхания. Нечто значительное свершилось и завершилось в его жизни, думал он, но важности этого события аккомпанировали тишина и сон, а потому триумф ощущался половинчатым.

Мохаммед уезжал через несколько дней, но Моргану показалось, что момент расставания последовал сразу за ночью. Они вдвоем донесли до станции тяжелую сумку Мохаммеда, которая, похоже, была сделана из станиоли и плотной бумаги, и после этой непростой работы момент прощания оказался смят. К тому же, кроме рукопожатия, на глазах стольких людей они не могли бы обменяться ничем.

Успехов! До свидания! Спасибо!

Вежливость иногда становится непереносимой. Но когда к платформе стал подходить поезд, тщательно запрятанные чувства вырвались наружу, и среди грохота состава неожиданно прозвучал голос Мохаммеда:

– Не забывай меня! Не забывай…

Словно в театре, в конце первого акта, упал занавес.

* * *

В Англии наконец умерла Мэйми Эйлуорд. Но Морган знал, что пока он не готов поехать домой. Мохаммед мог вернуться в Александрию, и они увидятся вновь.