Книга Франсуаза, или Путь к леднику - Сергей Носов

- Ну и что я вам говорил?

- Потрясающе, - сказал Макс. - Вот что значит профессионалка. Даже не оглянулась.

Действительно, не оглянулась. Знала прекрасно, что он стоит к ней спиной.

Он так и стоял к ней спиной, говоря бармену что-то.

Крачун сказал:

- Пиздец мужику.

44

Начинаешь не верить - и не то чтоб глазам, а самой возможности твоего нахождения здесь: так непонятно и странно: эта грохочущая река - рядом с тобой, это облако - внутри которого ты, этот изумрудный свет впереди, дарованный твоему взгляду. За что мне видеть все это? Чем ближе исток, тем невероятнее ощущение, что ты на пути. С высотой все заметнее высота. Вдохи-выдохи учащаются. Мох и тот уже исчез, а еще километр назад козы по склону брели вдоль тропы, что-то там себе находя. Голые камни тут, и чем реже признаки жизни, тем чаще попадаются на глаза каменные знаки плодородия и воспроизводства - лингамы, символы Шивы. Вот расчищена площадка от камней, а на ней установлен лингам, на другой вижу два, три на третьей, тут же воткнут трезубец. Самый низкий лингам - не выше сапога, самый высокий - по пояс. На верхушках лингамов - по три полосы, как на лбу Шивы. Кажется, что лингамы выросли из-под земли, если эту горную твердь можно назвать землей. Жертвенники окружены невысокими стенками из камней, наверняка их сносит весной сползающим снегом и потоком воды, и приходится заново сооружать. Не знаю, можно ли назвать эту теряющуюся в камнях тропу древней: ведь мы уже идем по территории ледника, отступившего в прошлом, боюсь, не очень далеком. Мы переходам участок, напоминающий дно ушедшего озера, настолько ровна поверхность... Или - кратер вулкана. Или нет: небольшой космодром для инопланетных существ: если им приземляться, то где ж как ни здесь?.. На ровной твердой глади встречаются небольшие камни, но, приглядевшись, легко заметить, что все они здесь неслучайны: на один положен другой, поменьше, иногда на втором третий лежит, иногда на третьем четвертый... Мы таких башенок встречали тысячи в Гималаях, но я так и не знаю, что они символизируют. Могу догадаться, что с каждой соотнесена прочитанная молитва. Пусть. Не мое. Мое - пройти мимо, не задев ногой. Я мимо тысяч уже проходил и ни одну не задел ногой. И никто их здесь не заденет. Чем дальше, тем условней тропа - просто камни и камни. Вот груда камней невысокой стеной огораживает небольшую площадку, - помимо лингамов и трезубца Шивы мы видам желтые и красные флаги, флажки. К деревянной перекладине подвешены колокол и два колокольчика. Священное место, а чтоб не сомневался пришелец - надпись на одном из камней: «PLEASE NO SHOSE IN TEMPLE». Седобородый старик, обмотанный белым полотном, внутри этого храма без крыши и, по сути, без стен. Он оставлял здесь богам священные яства, а теперь выпрямляется и смотрит на нас. Приветствуем друг друга «намастэ». «Это не твой», - говорит мне Командор, догадавшись, о чем я думаю. Впрочем, я думаю не об этом. Я поражаюсь их лицам, - чистые, светлые, пылающие неземной радостью. Другой идет по камням со стороны реки - бородой он похож на основоположника марксизма, а шевелюрой на создателя теории относительности, кожа его темна и на лбу у него яркий рисунок: белая полоса, поднимается от переносицы, чтобы раздвоившись по бровям, широкими крыльями потянуться вверх. «Намастэ» - и, походя мимо каменной стенки, я вижу за ней изображение Шивы, статуэтки слонов и бога Ганешу с головой слона и опять же лингамы.

Командор боялся дождя, но получилось иначе - все озарилось ярким солнечным светом, и снежная Бхагиратхи, вершина, освобожденная от облаков, является нам во всем своем фантастическом великолепии. У ее подножья виден ледник, теперь утке ясно, что это он - Гомукх, дающий начало реке. Правда ледник совсем не похож на ледяную глыбу, цвета он, пожалуй, серого, ну может быть, с бледно-фиолетовым опенком. Оглядываюсь и вижу позади и ниже себя тающее облачко, из которого мы окончательно вышли, - оно, цепляясь краями за склоны ущелья, сползает туманом к бегущей воде. Нет никакой тропы, и не нужна здесь тропа: перешагивая с камня на камень, мы идем к леднику вдоль клокочущего потока. Я еще не вижу пещеры из-за камней: я все выше и выше, ледник все ближе и ближе, а пещера - где же она - словно опускается вниз. Если река действительно бьет из пещеры, то не хлещет ли она сначала наверх, не бежит ли на первых порах вверх в гору! Странные мысли приходят в голову. Надо мной на скале медитирует йог, у него голая голова и он в красном. Я почти бегу, - не чувствуя веса, перепрыгиваю с камня на камень. Мне хочется закричать от восторга, заорать как никогда в жизни, во мне и так словно кто-то кричит, только здесь не кричат: здесь можно лишь Ганге шуметь, а не нам.

Вот она: вижу! Как говорите - «Коровий зев»? Больше похожа на глаз, на пустой. Приближаясь, понимаешь: это грот, а пещера внутри - узкая, длинная щель, из ее глубины, из-под ледника, вырывается с мощью река, великая Ганга, именуемая здесь Бхагиратхи. Так вот он какой этот исток! А ты думал, будет тебе ручеек? Ха-ха, ручеек! Перелезаю через валуны и плиты, то одна нога, то другая проваливаются между камней, все-таки я выбрал не самый короткий путь. Мои спутники разбрелись, кто куда. Командор взял несколько выше, где меньше крупных камней, и теперь, чтобы безопасно спуститься, он должен сделать небольшой крюк. Любу я вижу выше себя, сидящей на каменной глыбе, - о, тут есть на что посмотреть! Нет Крачуна, он за мной, наверняка, торопился, со своим опросным листком, но психотерапевт наш, ты прости его, недотепу, отстал, я оказался проворнее.

Таким ли я представлял Гомукх? Да и вообще представлял ли я себе это место? Внизу - похоже на каменоломню. Нагромождение каменных плит. У многих гладкие грани, словно здесь орудовали гигантским ножом-откалывателем. Белые, съехавшие с береговых склонов к реке, каменные плиты больше напоминают лед, чем сам, нависший над нами ледник. Высокая стена вырастает передо мной, неровная, отвесная, вся в глубоких морщинах-трещинах, засоренных песком и камнями. Послушай, это ведь только нижний, видимый отсюда край гигантского ледника, распластавшегося у подножья великих гор. Четыре двести наша высота, если я правильно понимаю. А я правильно понимаю, я все понимаю, только глаза теряются, не зная, на что мне смотреть - на вершины ли слева и справа, на ледник ли, выдвигающийся гигантской стеной или на пещеру, из которой хлещет река...

Несколько паломников различаю среди белых камней. Вот, расправив плечи и широко расставив колени, сидит ко мне спиной (голой своей спиной), на плоской плите аскет в оранжевой поясной повязке. Двое рядом друг с другом сидят и курят, можно не сомневаться, гашиш. Один в обычной индийской одежде, коль скоро допустимо называть это одеянье обычным, другой в совсем не обычном для наших уже ко всему здесь привыкших глаз - в черном во всем, с ног до головы, - этого я заприметил вчера на трапезе в ашраме. Только в ашраме он сидел позади меня и я не мог его разглядеть, а когда он шел вчера стороной, он казался похожим на нашего монаха, которого невесть как сюда занесло, ведь заносит же невесть как сюда самых разных людей. Теперь, проходя мимо, я погашаю, что с нашим ничего общего нет у него, и никакой это не клобук на нем (но и не чалма, не тюрбан), и серьга у него в ухе, и браслеты на нем, и ожерелье, и сидит на камнях он как-то странно сложившись, высунув из долгополого одеяния голые свои коричневые колени, и они у него на уровне плеч. У него усы и бородка, очень умеренная по сравнению с теми, что встречаются тут, острый взгляд и как будто сердитый, может, я помешал? Оба курильщика не старше меня, младше, пожалуй, с возрастом туг не разобраться у них, может, в черном принадлежит какой-нибудь радикальной секте... может, он из этих... агхори - из аскетов, что обитают на кладбищах и питаются мертвечиной?.. Зонтики-трости лежат перед ними, и стоят на камнях драгоценные их котелки. На мое «намасте» отвечают своим «намасте», точно также сложив, как и я, ладонь к ладони. Я уверен: ни тот, ни другой - не мой баба, мой - я просто уверен - стоит впереди, ближе к пещере, он завернут в оранжевое полотно, он пришел сюда раньше других, он встречал здесь рассвет, совершил омовение. Он стоит вполоборота ко мне, повернув свою седую бороду в направлении теченья реки: и глядит на меня, как я к нему подхожу. «Намасте» - «Намасте». Я хочу сказать ему больше, чем «намасте», и уже говорю, знать бы на каком языке, радуясь своему говорению, и вдруг с ужасом понимаю, что забыл его имя. Как я мог забыть его имя? Я забыл его имя. Забыл!