Книга Прорвать Блокаду! Адские Высоты - Алексей Ивакин

Тут и немецких гильз, и наших…

В прошлом году на бруствере этой траншеи подняли двух бойцов. И я еще нашел тут фалангу какого-то пальца.

Пока Сашка готовит помпу – бензином заправить, шланги раскатать – мы делаем плотину чуть выше места откачки. Или отсоса. Очень уж эта хреновина забавно сосет, да… Плотину, потому как траншея идет под уклон с холма к реке.

И не спрашивайте меня – почему вода в реку не уходит.

Вот холм. Вот траншея по склону холма. Она спускается к реке. И вот, представьте себе, полна воды. И вода не стекает в речку. Чудо, твою мать.

Вот так! Так же как и камни на болоте, которые не тонут в этой жиже. Люди в ней тонут, а камни – нет.

Помпа заработала. К высасывающему концу поставили паренька Юркиного, чтобы тот следил за всякими ветками, плавающими в траншее. Иначе фильтр забьет.

Ну, все. Опять можно отдыхать. Видите, ничего тут особо напряжного нет. Лежишь на травке и ждешь – когда помпа отфрикционирует воду из траншеи. Это примерно час отдыха.

В прошлом году мы попробовали ее вручную откачать – двое ведрами качали – трое ползали раками по дну траншеи, выбирая кости в ледяной воде.

А сейчас валяемся, курим, ждем – когда чудо техники осушит шрам из прошлого века.

А небо вдруг очистилось.

И солнце греет.

Ветер кончился…

Стало вдруг тепло и лениво.

Лень даже пуховик расстегнуть. Какое сегодня число? Четвертое мая? До этого момента казалось, что четвертое ноября.

Руки не мерзли только благодаря какой-то пчелиной мази. А сейчас даже жарко стало… Я как кот. Разлегся на травке… Дремлю… Клещей ловлю… Опять… Да…

Будит меня запах вишни.

Это ДядьВова рядом сел. ДядьВова – батя Буденного. Именно так. ДядьВова. Слитно и с большой буквы. Потому как он весь цельный, в отличие от нас. И весь – с Большой Буквы.

Как будто он из сорок первого вынырнул…

Вот такие и победили в той войне.

Не выиграли. Именно – победили.

В покер выигрывают. В преферанс. В морской бой.

А на войне – побеждают.

– На-ко, Геннадич, затянись… – протягивает он мне трубку, набитую ароматным табачком.

– Нафиг. Трубка что жена. В чужие руки давать нельзя, – опять пошлю я. Сажусь и достаю свою «Приму». Закуриваю. Первый затяг запиваю водкой. ДядьВове не предлагаю. Он не пьет. Вообще. Как и Юра Тимофеевич. За ДядьВову сын его – Артем – отрывается.

– Нельзя… Вот у нас в деревне случай был… – И ДядьВова начинает рассказывать очередную байку про свою деревню.

ДядьВова у нас как кот Баюн. Слушать его необязательно. Сидишь рядом и дремлешь под урчание матерого такого кота.

– А Ванька тогда нажрался и упал в навозный отстойник…

– Какой отстойник?

– Ну, тудова коровьи говёхи с фермы возят, агась. Утром приходит – от него так дерьмецом пованивает. А он, главно, не помнит. Мы ему – Вань! Ты же обосралси! А он – не… То ты чо та нето базлаешь, я всю ж ночь с чей-то бабой обнималси! А он, понимаешь, кучку себе сгреб да и спал в обнимушку…

ДядьВову можно слушать бесконечно. Нет. Не так. «Безконешно». Как музыку. Он – как кусочек того самого корня, благодаря которому – мы – русские! Мы – русские, да… На развалинах страны… А солнышко всех греет одинаково.

Меня – внука немецкого военнопленного, ДядьВову – сына пропавшего без вести красноармейца…

Нас всех.

Нас.

Всех.

– Готово! – по лесу крик.

Помпа высосала воду из траншеи.

Да как сказать – высосала? Так… На дне траншеи – густая коричневая жижа. Глубиной примерно по щиколотку.

Мы по очереди шлепаемся туда как лягушки. Только с лопатами. И начинаем ковыряться в земле, докапываясь до дна траншеи. Ворочать глину тяжело – не видно, что там в жиже. Одновременно расширяем стенки. Ноги увязают в этой каше. Как же они тут воевали-то?

Через полчаса нас не отличить от чертей. Мы смачно шлепаем пластами земли по брустверам. Там их разбирают в поисках чего-нибудь стоящего.

Ручками, ручками разбирают. Берется комок глины, сжимается в кулаке. Она выползает между пальцев.

За это нас мамы в детстве ругали. Вот, дорвались!

Юрка берет видеокамеру. Поснимать этот процесс.

Тут Антон, сын Тимофеича, садится на бруствер – перекурить. Ноги в траншее. И он ногой нащупал что-то.

Он долго ковыряется в грязи, закатав рукава по локоть.

А потом вытаскивает бедренную кость. Здоровую! Человеческую. Красноватого такого оттенка.

Юрка не успевает снять момент и кричит сыну:

– Антон, положи ее обратно! Сейчас заснимем!

Антон пожимает плечами и кладет ее обратно.

– Дубль два, кадр двадцать восемь! – кричит кто-то.

Съемка снова началась.

Антон, выплюнув сигарету, опять поднимает кость.

Другую. Лучевую.

– Ну, блин… А бедро где?

Начинает шарить в земле. Потом достает это бедро. Потом другое. Потом… Третье. Три бедренных кости. Два бойца.

Азарт снова захватывает нас.

Теперь уже никто не ворчит на грязь.

Один из пацанов загребает жижу в ведро, притащенное из лагеря. Относит его в сторону – выливает. Потом копается там, вылавливая останки или медальон.

Мелких косточек не попадается. Видать, все растворились.

Только конечности. И то не полностью. Три бедра. Две голени. Лучевых четыре штуки. Ребер штук пять. Одно тазовое крыло. Лопатка – одна. И очень маленькая. Словно подростковая или девичья.

А вот бедра огроменные – ясно, что мужские. Впрочем, нет. Мужицкие. Самое длинное бедро сантиметров восемьдесят в длину. Два других – чуть покороче. Не сочетается эта малюсенькая лопатка с бедрами. Так не бывает анатомически.

Ясно, что тут останки трех человек. Но по документам пойдут двое. Хотя… Разберемся. Может быть, еще косточки пойдут.

Антону удается добраться до дна траншеи – земля пошла твердая.

Это дно мы называем – материк. Иногда – Евразия. Там, где война заканчивается – начинается нормальная жизнь. Для нас она заканчивается на дне траншеи. На материке.

Надо же! Пара фаланг нашлась. Тщательно, очень тщательно, буквально по горсточке просеиваем земельку. Просеиваем? Выжимаем!

В ладонь втыкается что-то острое. Патрон. Русский. Винтовочный. Гнилой. Горлышко гильзы тут же ломается, когда я сбоку давлю на пулю. Внутри, к сожалению, порох. А проверять надо. Как-то достали такой патрон, только пуля воткнута в гильзу наконечником внутрь. А в гильзе записка.