Книга Прорвать Блокаду! Адские Высоты - Алексей Ивакин

– Вот давно бы так… – удовлетворенно ворчу я и стягиваю свитер с футболкой.

Операция шла ровно минуту. Через эту минуту невинно убиенный клещ был брошен в костер, а ранка замазана зеленкой.

– Рита, – интересуюсь я. – А клеща-то ты живого, поди, в костер кинула? Ему же больно там!

– Он сдох от твоей крови, – немедленно парирует она. И продолжает водить зеленкой по спине.

– Стой так! – командует она мной.

Я покорно стою. Я догадываюсь, что она сейчас сделает. Сфотографирует спину с надписью «Я – козел!». Старый прикол.

Пусть фотографирует.

Это я только делаю вид, что ворчу.

На самом деле я люблю их всех. И если они захотят посмеяться надо мной – пусть смеются. Мне ни капли не обидно. Наоборот. Даже приятно.

– Теперь у меня еще и воспаление легких… – бурчу я, натягивая футболку и свитер.

– Олигофрения у тебя. И старческий маразм, – парирует Рита, опять садясь за свои бумаги.

– И спермотоксикоз. Есть чего-нибудь от него?

– Жена от таких болячек помогает… – вставляет Света и тут же нарывается.

– Ты-то откуда знаешь, дитя порока? – изумляюсь я.

Сразу сообразить она не успевает. Я ей не даю думать:

– Небось Ваньку от него сегодня лечила? – О! Я нечаянно вспомнил имя паренька.

Парень хоть и мелкий, но в игру включается:

– Да что там помогала, всего две процедуры было…

Теперь его очередь настала. Я тут же переношу огонь:

– Что, Вань? Рука устала? Вот такие они девки, да… Помурыжат и в кусты сбегают. А в кустах кто? А в кустах ленивый Дед лежит…

– Дед, я, между прочим, все жене расскажу, – грозится Рита.

– Ей понравится, да! – довольно киваю я.

Жена у меня с замечательным чувством юмора. И эта угроза не имеет никакой силы. Впрочем, Рита это прекрасно знает.

За разговорами я делаю кофе и Ритке. Не в благодарность за клеща. Просто так. Щедро плескаю ей того самого бальзама на сорока травах.

И тут из-за спины Ритки нарисовывается Наташка. Да не просто Наташка. А такая же похабница, как и я. Афоризмы из нее сыплются еще больше, чем из меня.

И тихим таким голосом затягивает песенку из репертуара девяностых. Только со своими словами:

– Женское пьянство – это не излечишь! Рита, ты же жизнь свою калечишь!

– Да тьфу на вас всех! – ржет Рита уже во весь голос. Красивый у нее голос, кстати. И поет она красиво. Вечерами. Как-нибудь надо будет спеть с ней. После Вахты.

Вот так и проходит время от подъема через завтрак.

Мужики снова собираются сходить на поле.

Я – остаюсь в лагере. Жду Сашу с его помпой. Обещался же привезти. Вот и сидим, ждем. Я снова читаю книгу, и курю, курю, курю… Иногда почесываю спину. Скотский клещ… Прививки от энцефалита у меня нет. Да и клещ-то меня кусает второй раз в жизни. За двадцать лет походной жизни. Вру. За двадцать два года. Из них пятнадцать поисковых. Пока пятнадцать, дай бог.

Мужики ушли. Наташка подсаживается рядом:

– Чего читаешь?

Я молча показываю ей обложку. На ней написано: «Константин Симонов. Живые и Мертвые». Другие книги тут не читаются.

– А-а-а… Тебя тут тоже клещ цапнул?

– Угу, – киваю я.

– Меня тоже неделю назад. Дед, а ты знаешь, что клещей никто не ест?

– В смысле? – заинтересовываюсь я.

– В прямом. Их птицы не жрут. Вообще. Они – вершина пищевой цепочки.

Наташка юрист. Она работает в суде и знает много умных слов. Например, что такое УПК. Я, наивный, всегда думал, что эта аббревиатура означает – учебно-производственный комбинат. Ан нет. Это – уголовно-процессуальный кодекс. Во как!

И тут нас обоих осеняет:

– Мы – ЗОМБИИИИИ!!!!! – кричим мы в дурной голос на весь лес.

– Точно, энцефалит, – чешет затылок уходящий в поле Еж и ржет, глядя на нас.

– Лишь бы не триппер, как у некоторых! – а это Натаха пальцем в Ежа ткнула.

Ритка, уходящая в лес, обернулась и выразительно покрутила пальцем у виска.

Экое сегодня утро пошлое.

Саша приехал только в десять часов. К этому времени я вместе с политруком Иваном Синцовым попал во второе окружение.

А Саша привез помпу. Значит, траншею сегодня все же качнем…

Помпа – она тяжелая. Аж полцентнера. Шучу, конечно. Какая там тяжесть? Нести неудобно – километр по лесу. Да еще и ручки ребристые. Придется перчатки надеть пацанам-пэтэушникам. Пусть тащат молодые.

Обратно – мы понесем. Старички. Потому как силы умеем распределять. А эти еще не умеют. Обратно у них сил не будет.

Тащимся по лесу – проходим мимо свежих крестов на могильных холмиках. Тут никого нет.

А вот и Ритка копается.

– Боец, Мать? – кричит кто-то.

– Да фиг знает… Лучевая одна и все.

Бывает… Опять – добор. Удачи вам, девчата! Идем дальше.

На правом плече – «фискарь». На левом – щуп. За спиной – рюкзак с едой, водкой и пакетами.

А может, никакой войны и не было?

Может быть, мне все это снится?

Эти ямы под ногами – может быть, это просто ямы? Не воронки, не блиндажи, не траншеи?

Тропа широкая. Натоптана как следует.

По ней ходим в сторону ЛЭП – основного места прорыва несчастной второй ударной. Там, куда мы идем, – миноискатели не нужны. Они там бесполезны. Там железа больше, чем земли. Ведро осколков с одного квадратного метра. И это только на полштыка лопаты вглубь – не хотите ли?

Вдоль изгибистой Черной речки мы идем по войне, на которую попали спустя шестьдесят пять лет.

Почему-то хочется в голос зарыдать.

Но я об этом не скажу никому. Просто бывает у меня – иногда. Накатывает такое. Иногда я жалею, что жив.

Был бы Еж с пацанами рядом – я бы чего-нибудь спошлил, типа:

– Еж! В рот возьмешь?

И получил бы в ответ дозу отборного мата.

И стало бы легче на душе.

Но Еж снова ушел на поле.

Мы не ангелы. Но мы и не бесы.

Мы – человеки.

– Ставь, – командует Сашка пацанам.

Пришли.

Вот уж лучшей доли себе невозможно пожелать. У нас есть траншея – одна штука. Идет строго с востока на запад. Или с запада на восток? А… Неважно. Траншея неглубокая, воды всего лишь по колено – зимняя. В смысле, ее зимой рыли. Кто? Да хрен его знает. Может – гансы, может – наши.