Книга Самое ценное в жизни - Татьяна Герцик

Решила положить трубку, но тут раздался знакомый голос:

– Charles Duval est à l’appareil.

Татьяна несколько растерялась. Она ожидала услышать секретаршу или дворецкого, который всегда подходил на телефонные звонки сам. С трудом сообразив, что Дюваль дал ей свой личный телефон, застенчиво проговорила, медленно проговаривая слова, стараясь, что бы он понял:

– Здравствуйте, мсье Дюваль! Это Татьяна Нестерова.

Голос стал тверже:

– Attendez, Tanya, je vous telephonerai![2]– и в трубке раздались короткие гудки отбоя.

Она разочаровано положила трубку, ничего не поняв из его быстрой скороговорки. Что ж, ее предположения оказались верны. Именно с ней он не хочет общаться. Пригорюнившись, села за письменный стол, и печально подперла голову руками. Особенно горевать, конечно, не о чем, но неудобно перед друзьями, ведь это именно из-за нее сорвались их наполеоновские планы покорения Европы.

Минут через двадцать зазвонил телефон. Удивляясь, кто бы это мог быть, ведь никто не знает, что она здесь, Таня быстро схватила трубку, боясь, как бы от шума не проснулся сынишка.

– Алло, это Татьяна Нестерова?

Она сконфуженно подтвердила, нервозно пытаясь припомнить владельца голоса:

– Да, но кто вы?

Голос в трубке мягко пояснил:

– А мы с вами не знакомы. Я Глеб, сотрудник одного из торговых представительств в Дувре. Меня пригласил господин Дюваль и попросил перевести вашу беседу.

Тут же раздался глубокий голос Шарля. Тане показалось, что он несколько взволнован. Глеб синхронно переводил, видимо, слушая по параллельному аппарату:

– Таня, я очень рад вашему звонку. У вас всё в порядке?

– Да. Правда, есть новость – у меня родился сын.

Ответ прозвучал печально.

– Знаю. Я интересовался вашей судьбой. Сожалею, что это не мой сын, но рад за вас.

Запинаясь от смущения, Татьяна неловко попросила:

– Я понимаю, вам это неприятно, но состоится ли в этом году наша выставка? Если вы не хотите, я не буду в ней участвовать, но другие так на нее рассчитывали.

Дюваль разочарованно проговорил:

– Вы звоните поэтому? – Ей послышался тяжелый вздох. Глеб хмыкнул, но вздох озвучивать не стал. Перевел дальше: – Я не знаю, что там с выставками, им занимается одна из моих фирм, там свой патрон, то бишь руководитель. Но, насколько я знаю, их никто не отменял. Я никогда не путаю личные отношения с бизнесом. Выясню, но с условием – ваше участие в них обязательно! Я понимаю, что в этом году вы не сможете приехать, но в следующем, я думаю, это будет не так уж сложно.

Помолчал, ожидая от нее каких-то слов, но она смогла лишь выдавить из себя:

– Благодарю вас!

В голосе прозвучала легкая ирония:

– До скорой встречи, Таня! Помните, что всё, что я вам говорил, остается в силе!

Она жалко пробормотала, отчаянно покраснев и радуясь, что говорит с ним по телефону и ее стыдливый румянец ему не виден.

– До свидания!

Положила трубку и долго сидела, тупо глядя на телефон, не в состоянии прийти в себя от напряжения.

В комнату зашел вернувшийся Владимир. Кинул быстрый взгляд на ее возбужденное лицо.

– Кто тебя так расстроил? Ты с кем-то говорила?

Она необдуманно ответила:

– Да, с мсье Дювалем.

Владимир сразу потемнел и уточнил:

– Это тот, кто подарил тебе машину?

Она посмотрела на него с удивлением.

– Да, а ты откуда знаешь?

– Да пока сидел за пальмочкой на юбилее Юрий Георгиевича, много чего о вашем вояже услышал. Вы ведь жили у него в поместье?

– Да… – и она снова покраснела, как будто ее застали на месте преступления…

– И он тебе что-то предлагал?

Она разозлилась.

– Не что-то, а руку и сердце. Но я сказала, что замужем.

Он ядовито поинтересовался:

– И после твоего отказа он подарил тебе Пежо? В знак вечной дружбы?

Она вскочила и гневно посмотрела ему в лицо.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он мгновенно опомнился, подошел и взял ее ладони, крепко сжал и поднес к губам. Она с недоверием смотрела на него, ожидая очередной пакости. Он с раскаянием наклонил голову.

– Ничего плохого. Ревность – дурацкая штука. Но я хорошо запомнил твои слова о доверии. Поверь, урок не прошел даром. Я тебе верю. Если мои слова прозвучали грубо – прости! Просто я так люблю тебя, что одна мысль о другом мужчине делает из меня неврастеника. Но больше я не буду, клянусь!

Она выдернула свои руки, повернулась и ушла на кухню.

Владимир сел на ее место, горестно опустив лицо и уронив ладони на колени. Опять сорвался! Почему он не в состоянии придержать свой темперамент и просто промолчать? Ведь знает, что она ничего плохого не делала, так почему? В голову полезли скверные мысли – если бы она согласилась и вышла замуж за этого Дюваля, ей никогда больше не пришлось бы жить в маленьких стандартных квартирках и заниматься бездарным домашним трудом.

Вечером вернулись в Охлопково. Ехали в напряженном молчании, и даже обычно спокойный Сашка, чувствуя напряжение, удушливым туманов стоявшее в салоне, прохныкал всю дорогу.

Зайдя в дом, Владимир растопил камин в гостиной, зная, как Татьяна любит смотреть на живые языки пламени и надеясь, что она посидит с ним перед сном. Но она подхватила сына и, отказавшись от ужина, ушла к себе. Ночь он провел, глядя воспаленными глазами в потолок и сумрачно размышляя, что будет делать, если она соберется и уедет с сыном в город. Жить здесь без нее он однозначно не сможет.

Значит, придется всё бросить и перебираться за ней, чтобы хотя бы изредка видеться с ней, и с сыном, конечно. Эх, если бы он ничего не ляпнул сегодня! Ему в последнее время казалось, что она несколько отошла от обиды, и порой снова смеялась и шутила с ним так же непринужденно, как прежде. Но он опять всё испортил.

На следующий день позвонил профессор и довольным тоном объявил:

– Танюша! Традиционный вояж художников состоится! Давай картины! Задержка была, по всей видимости, из-за того, что управляющий нашей фирмы почему-то решил, что нужно пригласить другую группу! Но, похоже, ему кто-то из вышестоящего начальства вправил мозги, подозреваю, что сам мсье Дюваль, и снова едем мы! Конкуренты, правда, едут тоже, но позже и по другому маршруту. А от тебя на этот раз только картины, но, на следующий год, я думаю, ты уже сможешь поехать с нами.

К октябрю она приготовила десять картин. Владимир накануне отъезда доставил их Юрию Георгиевичу.