Книга Соб@чий глюк - Павел Гигаури

Макс вышел из комнаты и очень быстро вернулся. Его волосы были собраны в короткий хвостик. Одному локону, видимо, не хватало длины, поэтому он свисал справа от лица.

– Ну вот, кофе готов. Мы сядем, и я вам расскажу о плане на сегодня. Если все пойдет хорошо, мы проведем вместе около двенадцати часов. А там посмотрим, нужно ли нам еще время.

– Вы хотите взять нас измором? – спросил я.

– Артем, пожалуйста, – взмолилась Светка.

– Вы называйте меня Максом, а я буду называть вас Светлана и Артем. Хорошо? Так вот, Светлана, это важный вопрос, хочу ли я взять вас измором. Этот вопрос можно перефразировать так: чего вообще хочу я в данной ситуации? И это вопрос номер два, а вопрос номер один – чего хотите вы?

Ведь это вы пришли ко мне, а не я к вам. И совпадают ли желания каждого из вас или у вас разные ожидания от этой встречи? Не отвечайте сейчас, не надо. Я просто хочу набросать общий план того, куда мы будем двигаться. И двигаться мы будем не по прямой, а вкось и поперек, куда кривая выведет. Поэтому нам нужно время.

Мы здесь будем есть, пить кофе, чай, если хотите чего покрепче, тоже можно. Я, например, люблю иногда во время разговора курнуть травки – чуть-чуть, для заряда. Нам нужна полная раскрепощенность мыслей и полная откровенность, тогда мы сможем добраться до сути проблемы и так или иначе решить ее.

В свете вышесказанного чего каждый из вас хочет от этой встречи? В идеале вы выходите после многих часов, проведенных здесь, и понимаете, что все отлично, время, проведенное здесь, не пропало даром. Что это должно быть? Хочу вам напомнить одну вещь: прошлого я поменять не могу, что случилось, то случилось. Я не могу сделать так, чтобы вы все забыли, не могу ничего стереть из вашей памяти. То есть теоретически я мог бы попробовать, но вы тогда и друг друга не вспомнили бы. Итак, произошло нарушение брачного контракта, мы будем сегодня выбирать нейтральные термины, вы оба молодые, красивые, успешные, детей нет – могли бы разбежаться и забыть друг о друге. Люди разводятся каждый день, почти пятьдесят процентов свадеб заканчиваются разводами. А вы пришли ко мне, значит… Артем, вы начните.

– Светка хотела, чтобы я пришел, – ответил я, понимая, что сморозил глупость.

– Лукавите. Хорошо, Светлана, вы были инициатором этого визита. Почему?

– Я его люблю, я хочу быть с ним. Я это сделала…

– Стоп. Пока, Светлана, давайте остановимся на этом. Вы его любите. Остальное позже, у нас уйма времени. Светлана, как часто за время вашей семейной жизни Артем делал то, что вы хотели?

– Не помню. Никогда.

– А тут стал послушным. Артем, попробуйте еще раз. Какого идеального результата вы хотели бы от этой встречи? Ведь раз пришли, значит, хотите быть со Светланой. Или она вас уломала, вы поддались ее напору, но, если честно, вам все по барабану? Тогда мы, увы, теряем время. Тут нужно быть предельно откровенными. И если это так, то мы нашли выход из ситуации, вам не нужно быть вместе, потому что ваш брак рано или поздно развалится. Артем?

Я для солидности сдвинул брови и сделал задумчивое лицо. Карл Маркс с хвостиком ставит вопрос ребром. Как на него ответить?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос, – честно признался. – Я сам понимаю, что раз приперся сюда, значит, хочу, чтобы мы со Светкой были вместе. Но с другой стороны, в глубине души я понимаю, что это невозможно. Разбитую вазу можно склеить, но трещина остается, ваза все равно не целая. Получается одна видимость.

Я посмотрел на Светку и увидел ее глаза, полные слез. Мне стало ее жаль.

– А я могу привести вам другую аллегорию, – спокойно сказал Макс. – Вот, к примеру, человек получает рану. Какую хотите! Ножевую, огнестрельную…

– Или орел клюнул в темечко, – вставил я.

Карл Маркс запнулся, пристально посмотрел на меня и продолжил:

– Или орел клюнул в темечко. И рана болит. Болит, но приходит хирург и оперирует, сшивает, накладывает повязку, и в итоге рана заживает. От раны остается шрам, рубец, который не болит. Он может напоминать о себе к непогоде, ломить, но человек живет нормальной жизнью. А если рану не лечить, она воспалится, нагноится, и из-за какого-то удара клювом придется отрезать всю голову, – заключил Карл Маркс с хвостиком.

– Намек понял. У меня в душе два чувства: это злость, которая то нарастает, то чуть притупляется – в зависимости от того, что я делаю, и боль тупая, ноющая, не проходящая ни на секунду. Эта боль хуже, чем удар клювом по голове или кулаком в глаз. Она живет во мне, как раковая опухоль, которая не только болит, но и говорит о приближающейся смерти. Я могу сказать: Светка, я прощаю тебя! Ничего страшного, что было, то было. Я тоже перед тобой виноват. Все уболтается. Заживем по-новому, и все будет пучком. Я так могу сказать, но боль никуда не денется, потому что предательство останется предательством.

– Я могу сказать, что для вас идеальным исходом было бы, если пропала эта боль? – спросил Макс.

– Да, – ответил я и почувствовал что-то новое внутри себя, словно в равномерном потоке боли случился глюк, заикание, что-то непоколебимое дрогнуло.

– А скажите мне по поводу злости. Вы сказали, что злость то нарастает, то уменьшается в зависимости от того, что вы делаете. Что вы делаете, чтобы уменьшить злость?

– Трахаю Светку, я бы сказал, деру во все дыры: орально, вагинально, анально – прям зверею, становится легче на какое-то время, а потом опять.

Карл Маркс перевел глаза на Светку, потом опять на меня, а потом сдержанно сказал:

– Если вы оба не возражаете… я дуну.

И, не дожидаясь нашего одобрения, он достал из выдвижного ящика журнального стола маленькую трубочку и зажигалку, подпалил трубочку, сделал два, а не один, глубоких втяга, откинулся на спинку кресла и выдохнул.

– Уф, иногда надо перегруппироваться! Все нормально! А вы не хотите дунуть чуть-чуть? – и он достал из ящика еще две трубочки и прозрачный целлофановый пакетик с коричневым шариком внутри.

Мы оба деликатно отказались.

– Положительно в этой ситуации то, что Артем не стал искать выхода своим эмоциям с другими женщинами. Хотя так часто бывает, – Карл Маркс опять взял маленькую трубочку, подпалил ее и еще раз глубоко затянулся.

– Точно не хотите? – переспросил он.

– Пока нет, – ответил я за обоих.

– Светлана, а как вы относитесь к тому, что Артем борется со своими эмоциями сексуально, так сказать, трансформирует отрицательные эмоции в секс?

Светка чуть потупилась. Она сидела на краешке дивана, перекрестив ноги и сцепив пальцы рук на коленях.

– Очень положительно, – сдержанно ответила Светка, глядя в пол. – Хотя обидно! – вдруг сказала она, поднимая глаза на меня. – С одной стороны, зверюга в постели, а с другой стороны – что должно было случиться, чтобы этот зверь проснулся! Обидно.