Книга Время-убийца - Мишель Бюсси

– Что именно ты видел?

– Не только видел, но и слышал, как Николя заглянул под капот и сказал Марии-Кьяре: «Все в порядке, в полном порядке». Он поднес черные, в жирной смазке, руки к ее белому кружевному платью, она отскочила от него, как от зачумленного, и отругала. Я понял, что произошло.

Клотильда с трудом сглотнула. Тысячи лапок топали по горлу, ползли к вискам, кололи жалами барабанные перепонки. В ушах стоял звон, но она все-таки разобрала слова, которые предпочла бы не слышать. Никогда!

– Николя сел в галошу! Не справился с управлением, процарапал днище о камни у бельведера Капо Кавалло. «Фуэго» застрял, Николя сдал назад, горы приглушили скрежет железа, так что он понятия не имел, какие детали вышли из строя.

Ей надо сплюнуть. Сблевать. Пусть кислая рвота извергнет гадких тварей.

– Я сопоставил факты только через несколько дней, когда местные начали поговаривать о покореженной рулевой тяге и сорванной гайке шаровых пальцев рулевых тяг.

Клотильду вырвало на потертый линолеум домика Якоба, на пакеты с продуктами, на собственные туфли. Червоне не отвернулся.

Не верить.

Она даже на секунду не должна поверить, что все это правда.

Что Николя мог ничего не сказать. Не понять, насколько реальна опасность, и предпочел тайно вернуть ключи на место, чтобы не нарваться на выговор.

– Мне очень жаль, но ты хотела знать правду, Клотильда. Сама напросилась.

Перед ее глазами встало лицо Николя, каким оно было за несколько мгновений до удара о парапет, и потом, когда «фуэго» завис в пустоте. Все годы, прошедшие с того трагического дня, Клотильда не могла отделаться от ощущения, что Николя знал. А она нет. Ее брат не удивился, как будто понял, из-за чего они все сейчас умрут.

Теперь все ясно.

Николя убил мать, отца и себя.

– Ты не ешь?

В вопросе Франка присутствовала скрытая ирония.

Ничего удивительного. Клотильда выбросила перец, мясо, фрукты, и меню праздничного ужина, обещанного любящей супругой, пришлось ограничить ветчиной, помидорным салатом и консервированной кукурузой.

Франк выдал Валу двадцать евро, чтобы она купила кулек картошки фри, большой кофе Magnum и рожок клубничного мороженого.

– Что ты будешь, Кло?

– Спасибо, я ничего не хочу.

Клотильда решила ничего не рассказывать. Не сейчас. Не между делом.

У нее было одно-единственное желание.

Кинуться в надежные объятия. Выплакаться в плечо мужчине, проклинать «эту чертову жизнь» и слышать в ответ тихие слова утешения и любви от человека, который все поймет и ни о чем не станет спрашивать.

И этот мужчина – не Франк.

Она встала, собрала тарелки, сложила в пакет губку, тряпку и мисочку.

– Вымою посуду и пойду навещу родителей. Много времени это не займет, кладбище Марконе совсем близко.

Корсиканцы верят в призраков. Их кладбища – вернейшее тому доказательство. Зачем бы иначе они стали возводить монументальные склепы и розовые мавзолеи, превосходящие роскошью дома живых? К чему столбить лучшие участки для помпезных загробных жилищ и хранить там скелеты семи поколений предков? Почему с корсиканских кладбищ открываются самые роскошные виды? Может, живые хотят, чтобы дорогие их сердцу покойники тоже могли любоваться горными вершинами в тумане, силуэтами прилепившихся к склонам колоколен, закатами над цитаделью Кальви? Конечно, везет только избранным, остальные лежат в дальнем углу, под грудой щебня, и каждая гроза заливает могилы грязью – это в лучшем случае, а в худшем – уносит гробы прочь.

Усыпальница семьи Идрисси могла бы противостоять непогоде целую вечность. Она гордо возвышалась над стеной кладбища Марконе, являя миру красоту лазурного купола и коринфских колонн, чтобы каждый проходящий мимо прочел и навсегда запомнил имена славной династии. Здесь лежат адмирал (1760-1823), депутат (1812-1887), мэр (1876-1917), прадедушка Клотильды Панкраций (1898-1979).

И еще трое:

Поль Идрисси (1945-1989)

Пальма Идрисси (1947-1989)

Николя Идрисси (1971-1989)

Наталь ждал на кладбище, в тени побеленной известью стены, невидимый с дороги.

Клотильда обняла его и плакала, плакала, плакала, а потом рухнула на землю под огромным тисом, не замечая, что плоские иглы впиваются в кожу. Вокруг было пусто, только старушка ковыляла к дальним могилам с тяжелой лейкой в руках.

Наконец Клотильда заговорила. Наталь сидел рядом и держал ее за руку. Телами они друг друга не касались, только все крепче сжимали пальцы. Клотильда выложила все. Открытия Чезаре Гарсии насчет машины родителей. Сказала, что ее жизнь – большая темная комната, что любовь к Франку истончается, ветшает, что дочь настолько на нее не похожа, что в голову иногда приходит крамольная мысль: а люблю ли я свою девочку? Прошлое подобно ядру каторжника: ревность к матери, обожаемый отец, мужчина, знавший язык дельфинов, которого она не забывала (тут Клотильда поцеловала Наталя). Старший брат Николя распахнул перед ней ворота в жизнь, он сдувал с нее пылинки, сажал на плечи, если дорога оказывалась слишком трудной, и учил всяким хитростям. Николя оставил ее на мысе Ревеллата, попросил сохранить его тайну, не решился заговорить и предпочел сесть в машину, ставшую смертельной ловушкой. Он этого не понимал, да, именно так.

Клотильда поведала Наталю обо всех своих страхах и горестях, весивших целую тонну, и стала легкой, как воздушный шарик. А Наталь держал ее руку очень крепко – как малыш веревочку хрупкой игрушки.

Могила Идрисси была украшена букетами шиповника, лилий и орхидей. Цветы явно срезали совсем недавно: Кассаню и Лизабетта не из тех, кто позволит призракам Идрисси – от адмирала до единственного сына – нюхать увядшие цветы и вонючую застоявшуюся воду.

Старуха с лейкой медленно тащилась к ним.

Клотильда сжимала пальцы Наталя и повторяла один и тот же вопрос: почему Николя ничего не сказал? Николя здравомыслящий, Николя благоразумный, Николя – «все нипочем», образцовый Николя, прямой, как восклицательный знак, красивый, милый Николя, перед которым были открыты все пути. Зачем он украл ключи от «фуэго»? Вел машину без прав? Придумал безумную вылазку в ночной клуб?

Ответ звучал просто, жестоко, жалко, ничтожно и грязно.

Николя сделал все это из-за девки. Хотел произвести впечатление, хотя даже не любил ее. Вбил себе в голову, что будет обладать той, которая всем отказала. Умник Николя был – каки все мужчины – маленьким животным, и все его принципы, образованность, начитанность и культура не могли противостоять изгибам юного тела, глазам пантеры, приоткрытым губам и безмолвным обещаниям. Вот такая нелепость. Николя убил отца и мать, убил себя, обрек сестру на вечное одиночество ради того, чтобы стать первым у девушки, которая этого не заслуживала. Вернее, ради ее тела, ради вещи, в лучшем случае – куклы.