Книга Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Хрущев иронически ответил:

— Ну да, конечно, это ведь вы, Вячеслав Михайлович, в тридцать девятом году заключили мирный договор с гитлеровским министром иностранных дел Риббентропом. Это вы ездили в Берлин на поклон к Гитлеру и жали ему руку. А что получилось после? Через два года Гитлер напал на нас и началась война, в которой мы едва устояли!

Молотов парировал:

— Этот пакт и мой визит были устроены по указанию и под нажимом Сталина. Он хотел задобрить Гитлера, чтобы оттянуть возможную войну. Это была не моя, а его политика. А тебе тоже незачем было заводить дорогостоящую дружбу с египетским президентом Насером и давать ему громадный заем. Зачем ты пригласил афганского короля и наобещал построить дорогу через весь Афганистан? Ты не дипломат и никогда им не был. Твои принципиальные международные ошибки дорого обходятся стране.

Хрущеву надо было отбиться во что бы то ни стало, он злобно сказал:

— Вы говорите о принципах, а сами даже побоялись защитить свою жену еврейку, когда ее арестовали по указке Сталина. Где были ваши принципы? Вон, Ворошилов, тот нашелся, как защитить свою Екатерину Давыдовну. Когда ее пришли арестовывать, он вышел с пистолетом в руке и сказал, что будет стрелять в тех, которые пришли за ней. А вы даже на это не решились.

Но у Ворошилова тоже нашлось обвинение:

— Это по твоему указу было бесчеловечно подавлено восстание в Венгрии, там танки шли по детям.

Хрущев крикнул:

— Это вранье! Ты, Клим, заврался, не было такого. Сам ты откажись наконец от своего вранья про оборону Царицына в 1918 году. Сталин тогда просрал Царицын, как и польский фронт, а потом силой и шантажом навязал Царицыну свое имя — Сталинград. Неужели у тебя, старого, дряхлого человека, не найдется мужества и совести, чтобы рассказать правду, которую ты сам видел и которую нагло исказил в своей книжонке «Сталин и Красная Армия»?

Маленков продолжал наступать на Хрущева:

— Ты скажи, кто посылал арестованных крупных партийных работников в особую тюрьму комитета партийного контроля в «Матросской тишине»?

— Я об этой тюрьме ничего не знал. Все это делалось по указаниям Сталина и Берии.

— Про тюрьму ты знал, и знал, что были организованы тюрьма и лагерь для жен арестованных. Знал!

К удивлению Хрущева, против него выступил даже преданный ему Булганин. Оставалась одна надежда, что его поддержит Дмитрий Шепилов. Ведь именно Хрущев сделал его министром иностранных дел и членом Президиума. Шепилов сидел молча, ему явно не хотелось выступать против босса. Хрущев ждал: сейчас Шепилов расколет эту группу. Самым важным казалось именно это: если группа расколется, кто-нибудь перейдет на его сторону. Тогда исход спора можно повернуть.

Первухин спросил Шепилова:

— А как вы оцениваете руководство товарища Хрущева?

Шепилов неохотно и нерешительно ответил:

— Вы руководители с длительным опытом, работали со Сталиным. У меня опыта нет.

— Не увиливайте от ответа.

Шепилов, человек образованный, историк, член-корреспондент Академии наук, попал в сложное положение, ему приходилось взвешивать, на чью сторону выгоднее встать. Все основные члены Президиума уже высказались против Хрущева. А тот приподнялся в кресле и впился глазами в Шепилова, надеясь на его поддержку. Помолчав, Шепилов буркнул:

— Очевидно, в вашей критике есть много правды.

— Так вы с ним или вы присоединяетесь к нам?

— Как вам сказать… Кое в чем я к вам присоединяюсь.

Обескураженный Хрущев воскликнул:

— Шепилов, и ты тоже к ним примкнул?!

И опустил голову, подумав: «И ты, как тот убийца Цезаря в сенате, Брут».

Из одиннадцати членов Президиума семеро выступили против него.

Маленков заявил:

— Есть предложение освободить товарища Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК, но оставить его рядовым секретарем. Кто «за», прошу поднять руку.

Руки подняли большинство. Хрущев понял, что проиграл, перестал огрызаться, сидел потерянный, на лице — выражение затравленного волка.

* * *

Помощь Хрущеву пришла с неожиданной стороны. Екатерина Фурцева, единственная женщина в партийной верхушке, присутствовала на заседании, но не была членом Президиума и не имела права голоса. Про эту миловидную женщину с серо-голубыми глазами ходили слухи, говорили, что она бывшая любовница Хрущева. Злые языки даже прозвали ее Никитские Ворота и Екатерина Третья. Хрущев и Фурцева были два сапога пара — он бывший пастух, она бывшая ткачиха.

В начале карьеры у Фурцевой был покровитель — первый секретарь Фрунзенского райкома партии Богуславский, еврей из плеяды старых коммунистов-интеллигентов. Он во многом воспитал ее мировоззрение. Но когда в 1948 году на волне гонений его исключили из партии и сняли с должности, Фурцева предала его: на собрании публично раскаялась в «своих ошибках». Это помогло ей удержаться и продвинуться.

Теперь, сидя на заседании в задних рядах, Фурцева понимала, что если Хрущева устранят, ей самой не удержаться — ее карьера полностью зависела от него. Возможно, ей стало его по-женски жалко. Любви между ними уже не было, но ее задело: за что эти старые пердуны хотят растоптать его? И теперь она сидела и размышляла, как ей позвать на помощь других членов ЦК. Подумав, применила маленькую женскую хитрость, отпросилась выйти. Рядом с комнатой, где заседал Президиум, был всего один туалет, мужской. Фурцевой нужно было идти по коридорам довольно далеко, в отсек, где находился женский туалет. Когда она встала, враги Хрущева вытянули шеи и посмотрели на нее с подозрением, но она смущенно сказала:

— Вы все бегаете в туалет. Я тоже имею права хоть раз выйти с заседания.

Но вместо туалета Фурцева помчалась в свой кабинет и по кремлевскому телефону-вертушке стала обзванивать членов ЦК и высоких генералов, чтобы они приехали и не дали произойти новому кремлевскому перевороту. Она по-женски страстно умоляла:

— Приезжайте, помогите не допустить снятия Никиты Сергеевича с поста первого секретаря!

Многие из тех, кого она обзванивала, обещали сейчас же приехать и заявить, что не пойдут против Хрущева. В этих уговорах Фурцева оказалась не одинокой, тот же самый трюк проделал новый кандидат в члены Президиума Леонид Брежнев, тоже ставленник Хрущева. Он вышел как бы в туалет, а на самом деле позвонил министру обороны маршалу Жукову и министру госбезопасности Серову:

— Надо срочно поддержать товарища Хрущева.

Когда Брежнев вернулся в комнату, к нему поочередно подсаживались Молотов, Каганович, а затем Первухин:

— Куда это ты мотался, а?

— У меня расстройство желудка, я все время просидел в уборной.

Вскоре после этого приехали Жуков, Серов, Игнатов и стали появляться те, кому звонила Фурцева. Они все неожиданно вошли в комнату заседаний, Жуков обвел всех взглядом полководца и строго сказал: