Книга Медики шутят, пока молчит сирена - Борис Горобец

Аветик Игнатьевич Бурназян (1903–1981), генерал-лейтенант медицинской службы, был знаковой фигурой в истории радиационной медицины. Он окончил Ереванский университет и Военно-медицинскую академию в Ленинграде. Работал военврачом в Белоруссии и Москве. Во время войны возглавлял медико-санитарную службу на Южном, Калининском и 2-м Дальневосточном фронтах. 13 августа 1946 г. начальник Первого главного управления (предшественник Минсредмаша) при СМ СССР Б. Л. Ванников назначает его начальником медико-санитарной службы ПГУ. Руководит созданием сети медико-санитарных частей в НИИ, КБ и промышленных предприятиях системы ПГУ, поликлиник, больниц, санаториев, подготовкой врачей-радиологов. Возглавляет Государственную службу радиационной безопасности. Участвует в первом испытании атомной бомбы на полигоне под Семипалатинском. Заместитель министра здравоохранения СССР, начальник 3-го Главного управления, которое пользовалось такой же автономией в Минздраве, как и 4-й Главк (Кремлевка).

А. И.: «А. И. Бурназяна подчиненные не просто боялись: когда он звонил, на другом конце провода вставали. Был он труден в общении, хитер, свое начальство боялся, слабых подчиненных не стеснялся давить, специалистов, даже строптивых, предпочитал не трогать, но дело знал и от дела не бегал. <…> У А. И. Бурназяна был заведен своеобразный порядок: в серьезных случаях он обращался в клинику напрямую, минуя Главк, директора института; то же самое практиковалось и по отношению к другим отделам. В свою очередь и руководители отделов могли к заместителю министра обращаться непосредственно. В Институте <биофизики>, хорошо понимали: атомная медицина построена так, что от Генерального секретаря ЦК до нас — всего одна промежуточная ступень — Бурназян».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 669

* * *

«Вот случай с бактериями сибирской язвы. Это бактериологическое оружие. Оно было в Америке, соответственно, было и у нас. Какой-то ротозей хлопнул ушами и фьюить!.. Случилось, что из лаборатории дунул ветер и сдул пыль. А пыль какая? — Смесь рубленных волос с бактериями сибирской язвы. Ее так просто нельзя одними бактериями передавать. Что делает министр Петровский?

— Аветик Игнатьевич, пожалуйста, займитесь!

Он вообще-то военный гигиенист, он из армии Баграмяна. Но ему была поручена атомная и космическая промышленность. И все аварии радиационные — это его. Ну, я их знал по роду службы из его рук. При этом служба была построена таким образом. Вот ваш покорный слуга заведует отделом в Институте биофизики. Отдел более или менее автономный — клиника. У меня есть зам. директора и есть директор. Над директором — Бурназян. Над Бурназяном — министр. Как осуществляется работа? Бурназян, не говоря ни слова никому, снимает трубку и говорит:

— Андрэй Иванович, Вы знаете, на Новой Земле, ну, там, понимаете — облако. Ну, Вы же понимаете… Через часов 6–7 они прилетят. Ну, немного, человек 70, может, 72, я не помню точно. Вам надо принять.

У меня 90 коек. Они, конечно, заняты. Еще 70 больных! Он ни с кем не будет разговаривать. Я получаю приказ — и мы кладем. Без звука. Дозы он не знает. Накрыло облаком. Дозиметристы дают от 1000 до 100 рад. Все делается в одну минуту. Все ухожены, все на койках. Все в порядке. И потом — отчет. Только ему. Вот есть Брежнев, есть Бурназян, есть клиника <по вертикали>.

…Работали с Рыжковым по Чернобылю. Есть Рыжков, есть клиника. Все. По клинике отвечал я, хотя уже там и не работал. Каждое утро на Политбюро лично докладываешь ситуацию. Получаешь указания и немедленно выполняешь. Все. Никаких промежутков. Так же Рыжков работал в Армении. Лично. Он облетел ее всю. Ну, фигура серьезная. В этом вопросе ему равных не было».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 671

* * *

«Бурназяну после войны поручили атомную промышленность. Конечно, он ничего в этом не понимал. А когда появилась космическая техника и топливо, то это тоже поручили Бурназяну. А когда детский сад заболел в Свердловске, стали помирать дети, Петровский <министр здравоохранения> снял трубочку и говорит: „Аветик Игнатьевич! Надо слетать туда“. Я вас уверяю, он рта не открыл сказать: мол, я занимаюсь ядерной медициной, а не поносами у детей. Полетел, облазил весь этот детский сад, кухню и понял, что все было в той доске, на которой рубили мясо. Потому что доску разрубали, она вся в щелях, и там бактерии сидели.

Проходит несколько лет. Эпидемия холеры <в Астраханской области, 1970>. Опять снимает трубочку Борис Васильевич Петровский. И посылает туда работать заместителя министра по атомной медицине Бурназяна. Почему? А потому что он знал, что Бурназян ушами хлопать не будет и наведет порядок, что главнее всего дисциплина, а не знания, как холерный вибрион распространяется — с помощью птиц (там была такая идея) или с помощью грязных рук. Бурназян не занимался никогда холерой. А ничего! Ему приказали — все бросил, сел за книжку, вызвал профессоров московских, его накачали информацией по этой болезни, и он уже профессором приехал в Астрахань. Он навел порядок в несколько дней, новых случаев холеры не было.

Если б я ему на телефонный звонок сказал, например: „Аветик Игнатьевич! Я не педиатр“. Да он бы расхохотался на той стороне трубки и сказал: „Ты — дурак, а не педиатр“. Если б я ему заикнулся, что это не моя специальность… — Ты что? Тебе доверяют? — Доверяют. Работай! Сутки на размышление. Как он — ехал на холеру, которую не знал. Только очень глупые люди будут говорить: „Знаете, Андрей Иванович, надо все-таки по специальности“».

А. И. Воробьев, П. А. Воробьев, 1986. С. 35

М. Д. Ковригина (1910–1995)[60]

Е. И.: «Брежнев вспоминал, как перенес во время работы в Кишиневе тяжелый инфаркт миокарда, как в 1957 году, накануне Пленума ЦК КПСС, на котором были разгромлены Маленков, Молотов и Каганович, он попал в больницу с микроинфарктом и все же пошел на пленум спасать Н. С. Хрущева. Причем, когда он вышел на трибуну, бывшая тогда министром здравоохранения М. Ковригина встала и заявила, что Л. И. Брежнев серьезно болен и ему надо запретить выступать. (Кстати, это стоило ей в дальнейшем, после снятия Маленкова и Молотова, кресла министра.)»

Чазов, Здоровье и власть… С. 12

* * *

А. И.: «После этого она лет 20 была ректором Института усовершенствования врачей. У нее тяжелая была рука — если подставишься, то почувствуешь, — но мы с ней очень хорошо работали. Она руководила Институтом, где кафедрами заведовали академики, всемирно известные ученые. У нее не было даже кандидатской диссертации, она была не профессор, не доцент. Но если мы бывали на Ученом Совете, то подумать, что перед нами человек без ученого звания было невозможно. Она вписывалась в эту картину научного, ученого мира. Хотя она простая крестьянка. Совсем из деревни. Но Октябрь ее поднял из деревни в школу, потом в Институт, а потом, вот так сложилось, что она руководила здравоохранением, начиная, по-моему, с 1942 года. Война. Рассказывали, что ей жить было негде. Потеснили семью Аллилуевых, переселили наркома в коммунальную квартиру в доме правительства. <…> Преподавали мы в ЦИУВ общую терапию. Степенно, спокойно, полугодовые курсы. И мы там рассказывали, как желудок щупать, как отличать механическую желтуху от паренхиматозной… А потом пришел новый ректор — Мария Дмитриевна Ковригина. Она — своеобразный человек, она пришла и сказала: „Институт усовершенствования врачей в Москве — это не Институт усовершенствования врачей вообще. Вообще — пусть в Куйбышеве учат, в Рязани учат. А мы будем учить по высшему классу. Вот так! И давайте — специальные курсы! Вот, договорилась, электрокардиография“. Я этот предмет терпеть не мог, нам очень плохо преподавали в 1-м Меде электрокардиографию, а в других — и того не было. Ну, вот так я нырнул в электрокардиографию. <…>