Книга Дополнительный человек - Джонатан Эймс

Лагерфельд все время улыбалась, но я чувствовал ее печаль оттого, что она не может быть больше частью самой известной семьи. Когда нас позвали к столу, я помог ей встать с кушетки, и она оперлась на трость. За столом Генри преувеличенно милостиво налил дамам вина в бокалы.

– Для вас, моя дорогая, – сказал он Лоис и тут рядом с ее бокалом заметил баллончик-спрей. – Что это? – спросил он. – Спрей от тараканов?

– Не будь таким отвратительным, – отвечала она. – Это масло-спрей. Оно не такое сальное. Терпеть не могу грязные тарелки из-под масла.

– Но может, оно также убивает и тараканов, – улыбнулся Генри.

Лоис гневно на него посмотрела. Блохи навели Генри на мысль о насекомых, он саботировал собственные попытки обрести благосклонность Лоис. Я наступил ему на ногу, чтобы спасти положение, и принялся превозносить Лоис за ее салат. Затем Лагерфельд рассыпалась в похвалах жареному цыпленку. Мы оба были миротворцами. Я отказался от масла-спрея, съел булку всухую и маленькими кусочками отщипывал цыпленка, который сам по себе был жирным.

Когда ситуация разрядилась, Лагерфельд стала говорить о том, как трудно найти хорошего доктора для ее колена.

– Я слышал, – сказал Генри, – что у королевской семьи ужасные доктора, но, несмотря на это, они живут. Это придает всем нам мужества. – Разговор перешел на семейные скандалы, и Генри очень страстно заявил: – Они должны казнить Чарльза и Диану и надеть на Эдуарда железную маску – вы знаете, он гомосексуалист, – а потом запереть его в швейцарском замке. Королева может продержаться еще десять лет, пока один из сыновей Чарльза взойдет на трон. Это будет мальчик-король!

– Я встречала одну из кузин Дианы, – сказала Лагерфельд. – Очень хорошо выглядела. Она защищала ее, говорила, что та изо всех сил старалась, чтобы их брак сработал, но Чарльз игнорировал ее и не спал с ней в одной кровати.

– Английские мужчины очень холодны, – кивнула Лоис. – Мой второй муж вырос в Англии, и он был самый нелюбящий мужчина из всех, кого я когда-либо встречала. – И тут она завопила на бедняжку Лави, которая в панике не хотела замолкать: – Отправляйся в кровать!

– Все англичане из высшего общества гомосексуалисты, – сказал Генри. – А причина в частных школах, вы знаете. Они так и не смогли этого преодолеть.

Я уже слышал подобное заявление, но Генри не стеснялся в моем присутствии формулировать свои излюбленные теории. Леди захихикали и согласно закивали. И я подумал, кем они считают Генри. Была ли его сексуальность очевидной для них? Или они конфузились так же, как и я?

На десерт у нас было мороженое, и затем все мы всполошились, чтобы вовремя попасть в Уитни. Мы снова взяли две машины, поскольку «мерседес» Лоис был слишком мал для четверых, а заднее сиденье у Генри было грязным и завалено старыми кофейными чашками, туберкулезными очками и другими подобными вещами, которые не годились для того, чтобы усаживать на них леди.

Уже в машине Генри сказал:

– Мне стоило одному сопровождать Лоис в Уитни. Я уже начал говорить о пьесе, когда мы накрывали стол, но не думаю, что время было выбрано правильно. Моя совесть не чиста. Я думал о блохах, которых напустил на Лави.

Начался дождь, Генри завел машину. Мы взобрались на холм Восемьдесят девятой улицы и были почти на Третьей авеню, когда неожиданно машина заглохла.

– О, scheisse! – вскричал Генри. Он частенько ругался по-немецки, чтобы придать большую глубину своим проклятиям. Он попытался снова завести машину, но она не слушалась.

– Кончился бензин? – спросил я.

– Вот именно!

Я заметил с интонацией школьного учителя:

– Вы не должны были доводить до этого.

– Я всегда держу бак пустым. На случай, если брошу машину. Чтобы не терять денег на бензин.

Генри приказал мне вылезти и подтолкнуть «скайларк» сзади, под углом влево на открытую парковку, которую он заметил. Это была улица с односторонним движением, толкать машину вверх по холму было тяжело, но толкать ее влево было еще труднее, поскольку рулевое колесо, лишившись питания, умерло окончательно.

Я отважно толкал автомобиль под дождем. Сквозь ветловое стекло Генри выглядел трагически. Он вертел головой и тем самым, по-видимому, пытался помочь рулю повернуться. Я начал смеяться. Я был немного пьян от вина за обедом, и мне казалось невероятно смешным вот так под проливным дождем толкать машину, в которой кончился бензин.

Пока я тщетно, словно Сизиф, боролся со «скайларком», подошли двое молодых людей примерно моего возраста. Оба были очень высокими и крепкими. В длинных серых зимних пальто, но без шляп, шарфов и зонтиков. Их лица, ничем не примечательные, были хорошо откормлены.

– Нужна помощь? – спросил один из них.

– Да, – ответил я, и они взялись за дело. Один принялся толкать машину вместе со мной, а другой, заставив Генри отодвинуться, через окно ухватился за рулевое колесо. Через минуту машина была припаркована. – Благодарю вас, – сказал я, и молодые люди, не говоря ни слова, двинулись дальше.

Генри вылез через пассажирскую дверь и произнес вслед удаляющимся спинам:

– Благодарю вас, я в глубоком долгу перед вами. – Но парни даже не повернулись, чтобы посмотреть на него. Они были странными и одинокими. Мы стояли рядом под дождем, глядя, как они уходят. – Молчаливые герои, – сказал Генри. Вдруг он заметил знак рядом с машиной и воскликнул: – О боже, это дипломатическая парковка! Ничего удивительного, что она была свободна. – Неожиданно эта мысль ему понравилась. Она отвечала его чувству социального статуса и романтической уверенности, что дипломат поймет затруднительное положение, в которое попал его товарищ-джентльмен. – Я напишу благодарственную записку, в которой все объясню: что на самом Деле случилось и что мы будем в Уитни, но скоро вернемся. – Думаю, мы оба фантазировали, что, когда вернемся к машине, нас будет ждать приглашение от дипломата зайти и выпить в его чудесном доме из бурого песчаника. Но Генри не мог найти подходящего куска бумаги для благодарственной записки и кончил тем, что нацарапал «Кончился бензин» на старой, промасленной бумажной тарелке, которую оставил на приборной доске.

Лил дождь. Мы взяли такси до Уитни. Этот фантастический современный музей, когда мы подъехали к нему на такси, смотрелся как гигантский кирпич, упавший на Мэдисон-авеню с небес. При виде его Генри сказал:

– Он наполнен порнографией. На каждой выставке одно и то же: половые органы и туалетные сиденья. Америка умирает. Культура умирает. Никто не понимает, что секс – гомо– и гетеро– весьма докучлив. Понадобятся годы, чтобы это сформулировать.

– Но почему все так повернуты на сексе? – спросил я.

– Люди просто слишком много едят. У них нет проблемы выживания, которая держала бы их в чистоте. Необходимо урезать рацион.

Мы поделили плату за такси и перешли через мост, соединявший тротуар с музеем. Под мостом был бетонный ров и большие окна подвального этажа. Через эти окна я видел народ, собиравшийся на вечеринку.