Книга Химера - Джон Барт

- Но вернулись амазонки не все, а за вычетом одной, по виду младшей из всех, которую, донимая с бреющего полета, отогнал от остальных на несколько километров, пока наконец лошадь под нею не упала. Сама она при падении сильно ударилась, лошадь же ее, вороная кобыла, тут же вновь вскочила и, уже не такая пугливая, когда Пегас приземлился, нервно замерла рядом с хозяйкой. Амазонка лежала неподвижно. Я подхватил медный лук и щит полумесяцем, намереваясь при случае оглушить ими их хозяйку, если она жива, и перекатил ее ногой на спину. Она казалась скорее ошеломленной, нежели мертвой, но ударов ей не требовалось. Когда она зашевелилась, я связал ей запястья и лодыжки тетивой ее же лука и остановил кровь, после чего попытался выяснить ее возраст и звание. Она была совсем юной, никак не старше Филонои, смуглой, коротковолосой, гибкой - самой привлекательной из всех виденных мною амазонок. Дома, в Коринфе, я не раз выслушивал обычные россказни про амазонок - что они-де выжигают себе левую грудь, чтобы сподручней было натягивать тетиву, что на самом деле это мужчины, нечто вроде спартанцев-трансвеститов, - и мы с братцем тщетно надоедали своими расспросами об этом нашим фемискирским конюшим. Теперь, когда моя пленница начала приходить в себя, я провел собственное исследование: обе груди, когда я распахнул на ней рубашку, оказались на месте; небольшие гранаты в сравнении с вызревшими грушами Филонои или медвяными дыньками Сивиллы - но ничуть не менее аппетитные. Я расстегнул застежку ее хитона и стянул вниз пятнистые колготки, порвавшиеся и перепачканные при падении, - несмотря на синяк и клеймо ссадины, бедра ее были стройны и гладки на ощупь, органы - вполне женские, опрятные и изящные, чуть отороченные шерсткой. Когда я сунулся проверить, на месте ли у нее еще девственная плева, она заметалась и разразилась армейской бранью.

- "Ты, часом, не офицер?" - спросил я ее.

- "Младший капрал Меланиппа, пятый эскадрон легкой кавалерии, - в ярости ответила она. - А ну убери свои грязные лапы!"

- "Это же младше старшего лейтенанта, да? Ну да ладно. Ты девственница?"

- Она ответила - и голос ее еще больше напрягся, хотя по-прежнему казалось, что не менее, чем на меня, сердита она и на саму себя, - что Второе правило для военнопленных амазонок запрещает ей выдавать любую информацию помимо имени, чина и подразделения. Я любезно ответствовал, что поскольку был несведущ касательно этого правила, она его уже нарушила, информировав меня о его существовании. Амазонки не плачут, но голос у них дрожит. Она попросила, чтобы я ее сначала убил.

- "Прежде чем что?" И тут я осознал, надо сказать к собственному изумлению, что не только пребывал в состоянии полной эрекции с того самого момента, как спешился с Пегаса (каковой мирно пощипывал травку, перенюхиваясь с вороной кобылкой), но что и в самом деле собираюсь силой ею овладеть. Она оказала поразительное сопротивление - особенно для связанного по рукам и ногам и не вполне пришедшего в себя после подобного падения: некоторые амазонки, как я узнал позднее, особенно же носящие имена Меланиппа или Быстрая Мирина, наделены определенной, пусть и ограниченной способностью к протейству, когда находятся в сексуально критической ситуации; мой младший капрал, прежде чем мне удалось ее насадить, кратко, но безошибочно обращался в каменного краба, в водяную змею, олениху, кальмара - именно в таком порядке. Охваченная неистовством, она, на свою беду, только и могла вспомнить о животных, как она надеялась, устрашающих или стремительных (и при этом случилось так, что не вспомнила о диких кобылицах, а то бы моя песенка была спета), не осознавая - я-то знал это от Полиида, - что, во что бы снабженное конечностями ни обратилась, она останется связана точно так же, как и была, а кроме того, что мое знакомство с оборотнями послужит мне своеобразным иммунитетом против ее действий. Обернись она облаком или, скажем, потоком воды, ей ничего не стоило бы от меня освободиться; на деле же я просто отмахнулся от краба и придержал ее за заднюю ножку, чтобы он не удрал на остальных прочь; преспокойно схватил змею чуть пониже головы (мы с братом с детства собаку съели в этом деле, пугая маленьких девочек пойманными в роще змеями) и, по сути, внедрился - с тыла - в заарканенную олениху, понимая, что она вот-вот вернется в вожделенную форму. Завизжав как недорезанная, она превратилась в кальмара, только две из пяти пар щупалец которого были связаны: мне следовало бы поскорее убраться, - знаете, у них там такой клюв, внизу, у самых срамных частей? - но шесть свободных щупалец присосались ко мне, совсем недурное на самом деле ощущение, движимые тем же самым спрутьим инстинктом, из-за которого она тут же оросила мой пенис чернилами, вместо того чтобы просто-напросто мне его оттяпать. Через минуту это опять была Меланиппа, но уже не девушка; воющую, я удерживал ее за волосы под собой, пока отвечал струёй на струю. Едва я кончил, как тут же ужаснулся, до какой степени уже дважды оказался порабощен желанием, повторив с чуждой всякой жалости силой безжалостное жульничество в роще. Сокрушаясь, я ретировался; кальмарьи чернила, смешавшись с яркой, как вишневый сок, кровью, капали с моего опавшего орудия на ее все еще неистово сжатые чресла и гузно, росчерками и титлами варварского алфавита надписывая инициалами мой позор.

- "Свинья! Свинья!" - надсадно выплевывала она, задыхаясь от возмущения. Я счел бесполезным - зачем мне-то лезть на рожон? - указывать ей на бесполезность и этого превращения: подумай она о нем вовремя, и я бы насадил ее ничуть не хуже оленихи.

- "Крайне сожалению, - отдувался я. - Большой перерыв между женщинами; переувлекся. Да и осьминог был - круче некуда!"

- "Перережь мне глотку", - попросила она, уткнувшись лицом в грязь.

- "Не идиотничай".

- "Выпотроши меня".

- "Что за белиберда".

- "Если бы могла, я бы убила тебя, женофоб, свинья сексистская".

- С тем и лежим. "Мне тебя не в чем винить, - сказал я чуть спустя. - Я никогда в жизни, знаешь ли, никого не лишал девственности, не говоря уже о насиловании. Мне до глубины души стыдно за самого себя. Что мне сделать, чтобы хоть как-то загладить вину?" Ее предложения отражали дурное расположение духа, их невозможно было провести в жизнь, не положив конец моей карьере. Мы немного помолчали.

- "В нашей стране, - сказала она немного погодя, - мы бы отрезали твой хер насильника и засунули, чтоб ты подавился, его тебе в глотку. Мы бы посадили тебя задницей на горячий кол. Мы бы скормили тебе твои собственные яички. О! О! О!"

- В третий раз я извинился за свое над ней насилие и, несмотря на всю ее брань, плевки и пинки, постепенно ее почистил, привел в порядок одежду, оставив себе в качестве доказательства для Иобата только бронированный хитон. За работой этой я в сочувственных тонах рассказал ей историю об изнасиловании Антеи; о ее разочаровании несправедливостью природы, допустившей в этой области односторонность; о моем восхищении замечательным уходом за лошадьми со стороны амазонок из нашего дворцового штата в Коринфе; о ее собственном потрясающем бойцовском духе и о моей решимости вернуть ее к своим, вместо того чтобы обрекать на рабство у моего работодателя, к которому сам я не испытывал никакой особой приязни, и т. д. Стараясь не вспоминать о Втором правиле для пленных, Меланиппа сообщила мне тогда, уже спокойнее, но все еще в холодной ярости, о Первом - умереть в бою, но не попасть в плен, поскольку амазонки должны ожидать, что их изнасилуют Женофобствующие Свиньи-Захватчики, и Третьем - не по своей вине все же полоненной - убить, как только подвернется случай, себя, дабы доставить как можно меньше удовольствия этим самым ЖСЗ. Я напомнил ей, что и в мыслях не держу повторять свое постыдное насилие - по отношению и к ней, и к лучшему в моей собственной натуре. Ничуть не впечатлившись, она плюнула в меня и объявила, что для амазонок это вопрос чести: ни одна из них - пленная и подверженная сексуальному насилию - никогда не возвращается в Амазонию, если не приносит с собой на аксельбанте отъятых органов своего насильника, ибо, хотя ее народ, вопреки широко распространенному мнению, весьма высоко ставил не только гомосексуальные, но и гетеросексуальные отношения и по своей собственной инициативе истово и обильно совокуплялся с мужчинами, самым отвратительным на свете было для них подвергнуться насилию. Их нравственные устои, их религия, искусство, даже история и мифология неизменно обращались к этому пункту: свое происхождение, например, они прослеживали от группы из примерно двух тысяч девственниц, насильно дефлорированных каким-то азиатским деспотом, который после этого массово депортировал их в Скифию, наказав поминать его добром, ибо он смягчил свою клятву убивать каждую после насилия над ней; вместо этого те из них, кто от него забеременел, убили своих детей и установили воинствующую гинекократию, дабы сопротивляться насильственному подавлению своего пола. Слово амазонка, сказала она, имеет наряду с обыденным и высший смысл: хотя полный рвения лидер может и буквально обкорнать себе грудь из символических соображений - не поступить ли так прикидывала и сама Меланиппа, - одногруд ость, к которой отсылает это имя, метафорична и позитивна: наполовину чистая женщина, наполовину чистый воитель и т. д. Вследствие всего этого, если, как подчас случалось, изнасилованной амазонке не представлялось шанса отомстить своему растлителю, прежде чем он от нее избавится, она могла не убивать себя, но должна была жить в изгнании, повышая сознательность женщин в других странах касательно фактов их эксплуатации, - отсюда и изредка встречаемые в местах, подобных Коринфу, соотечественницы Меланиппы, где, батрача на конюшне, они преспокойно подрывали основы патриархата.