Книга Двери паранойи - Андрей Дашков

Фариа тоже парень не промах. Чем дальше, тем больше он напоминает мне Клейна. Такой же загадочный, такой же обреченный. Фанатично предан идеям выживания. Характер нордический. Во всяком случае, я совершенно спокоен насчет мертвеца, который спрятан в спальне снятого Фариа загородного домика.

Мертвец покоится в самом настоящем саркофаге – килограммов сто пятьдесят бронзы, испещренной орнаментом и символами идеографического письма. Вещь антикварно-футуристическая, если вы понимаете, что я имею в виду. Крышка идеально подогнана и неизменно покрыта инеем при любой внешней температуре – до сих пор не ощущается ни малейшего запаха. Откуда взялась эта большая консервная банка, мне неизвестно, и я понемногу отвыкаю задавать дурацкие вопросы.

Так о чем я? Ах да – о домике. Он трехэтажный, но над землей возвышается только один этаж. Это бывшая дачка какого-то высокопоставленного коммуниста. Тот, видимо, рассчитывал продержаться до Страшного суда, но не вышло. Его доконали простатит и тяжкая работа. Как говорится, сгорел, служа народу.

После распада Советского Союза дачка была приватизирована и эволюционировала из мафиозного «санатория» в международный катран, а затем в дворянское гнездышко. Теперь это тихая приличная норка, где можно протянуть достаточно долго даже после атомной войны.

Я появлялся здесь всего дважды: в первый раз – в «день рождения», чтобы спрятать покойника, во второй раз – сегодня утром, чтобы доукомплектоваться приготовленным для меня барахлом. Среди барахла – итальянская пушка с лицензией, сотовый телефон, рекомендательные письма, нацарапанные, по утверждению Фариа, рукой самого Берлускони, кредитные карточки, дорожные чеки и саквояж с национальной валютой в банковской упаковке. Смехотворный маскарад с точки зрения босса, но совершенно необходимый для меня. Как поется в песне, ставшей народной: «Когда иду я в балаган, то заряжаю свой наган…»

После завтрака выяснилось, что изображать делового не придется до самого вечера. Босс пожелал залезть в интернет. Фариа почти мгновенно организовал нам индивидуальный кабинет с кондиционером в приличной (на вид) конторе, и я часов шесть пялился на экран «пентюха», словно какой-нибудь свихнувшийся яйцеголовый. «Листал» доклады по этнографии, исследования бихевиористов, сведения о ведическом культе. Почти все – на английском или испанском.

От напряжения и от обилия информации пухла голова, и я периодически ублажал себя холодным пивом. Верка тоже частенько наведывалась к холодильнику. Я ей не запрещаю, хоть она и служит у меня шофером, – если что, откупимся от гаишников. Тем временем Фариа успел хлопнуть в деберц всех охранников по очереди и по нескольку раз каждого.

Наконец пытка знаниями прервалась. Я звякнул Гошику (сорок два года, любитель саун, девок, автомобилей «понтиак» (Гоша вообще весь на понтах) и русского дворового романса. Я специально проиграл ему около двух штук – пустяк, говорить не о чем, зато он проникся ко мне неподдельной симпатией).

Гошик как раз объезжал дозором свои бензоколонки, перетряхивая (или перетрахивая) кадры. Когда он услышал, что сегодня вечером в «Семерках» будет крупная игра, то коротко бросил: «Понял», – и отправился «набивать наличку». Смешной крендель, но может оказаться полезным. С Эльвирой его объединяли совместные розовые воспоминания о школьных денечках и доля в одной транспортной компашке.

Именно от Гошика я получил наконец более или менее конкретную информашку. Произошло это вчера, во время грандиозной пьянки в «Центральном». После двенадцатой рюмки у Гошика слегка развязался язык. Громко икая, он поведал мне о том, что Эльвира свалила за бугор и, по всей видимости, надолго, если не навсегда.

Я не на шутку опечалился. Наша встреча с любимой откладывалась на неопределенный срок. Отъезд был спешным, но хорошо подготовленным; все деньги предусмотрительно и заблаговременно переведены в зарубежные банки и осели на счетах офшорных компаний. И никто, даже ближайшие деловые партнеры, не знали, где хозяйка теперь ловит ультрафиолет. Впрочем, большинство этих самых партнеров, вероятно, смылись вместе с нею. Или торчат на дне глубокого озера в цементных башмаках. А в таком положении трудно разговаривать.

Итак, сучка спряталась. И наверняка не хуже, чем Мартин Борман в сорок пятом. От кого же? Неужели от властей? Вряд ли наверху что-то существенно изменилось за последние годы. Во всяком случае, я в это не верил. Может быть, Эльвиру разыскивали ребята из «Маканды»? Если так, то мне доставит особое удовольствие организовать их трогательную встречу.

И все-таки не напрасно я обхаживал этого свинопаса Гошика. После шестнадцатой рюмки тот невнятно проболтался о Маме. Босс мягко попенял мне за тупость. Черт, я как-то совсем упустил из виду, что Эльвира не из яйца вылупилась…

Если я правильно понял, Мама держала легальный игорный дом (все те же «Три семерки», навевавшие теплые воспоминания о самом доступном портвейне моей розовой юности) и по части стервозности могла дать дочери сто очков вперед.

До чего же интересное кино намечалось! Можно было, конечно, взять штурмом Мамину хату, но босс предпочитал воевать на чужой территории.

Другого свежеиспеченного приятеля я подобрал в частном клубе, где он развлекался со своей любовницей при содействии какого-то пушера из азиатов. Парочка уже мягко вставилась, но не настолько, чтобы потерять вкус к порочному времяпровождению. Толку от них будет маловато, впрочем, для массовки сойдут и эти.

Подготовившись к встрече с Мамой, босс расслабился, а я воспользовался удобным моментом и решил совершить небольшую экскурсию по местам своей боевой славы. Меня побуждала к этому вовсе не дурацкая сентиментальность, а желание протестировать собственную странноватую память, в которой уживалось несколько параллельных прошлых.

Я взял с собой только Верку. Охрана была чистым декором, и никто не мог отвести угрозу – я понимал это, хотя босс и Фариа держали меня за недоумка.

53

Разочарование следовало за разочарованием. Сначала я велел Верке подъехать к «Черной жемчужине». Я был далек от мысли, что Виктор до сих пор заправляет клубом, – и не ошибся. Более того: никакой «жемчужины» уже не осталось и в помине. Новые хозяева превратили заведение в огромный всепогодный кабак, пристроив к нему летнюю площадку и обнеся ее кирпичным забором.

Так что я не увидел даже двери, в которую мы когда-то вломились с Клейном, прежде чем нашли приключения на свои головы и задницы. Зато сохранилась чугунная решетка, возле которой меня чуть не пристрелили. Сильно поредевший сад, задушенный плиткой и асфальтом, превратился в гигантскую корявую икэбану. Уличные фонари источали в наступавших сумерках печальный свет…

Очередной каприз больного воображения? Вряд ли. Нахлынули воспоминания, больше похожие на эффект дежа вю. Было, не было. Гадание на кофейной гуще. Я помнил все, вплоть до запахов и отражений в лужах, однако настоящая картинка оставалась неуловимо фальшивой. Казалось, в любой момент она может рассыпаться, словно мозаика, затем с такой же легкостью сложиться вновь из тягучей материи грез – в пространстве или во времени, – но при этом будет нарушено главное свойство реальности – непрерывность, создающая иллюзию, которая длится целую человеческую жизнь.