Книга Секреты Российской дипломатии. От Громыко до Лаврова - Леонид Млечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примаков ожидал большего успеха от своей поездки. Предложил Горбачеву: попробуем уговорить Саддама уйти, обещав ему сразу же заняться решением судьбы палестинцев. Горбачев поручил Шеварднадзе действовать вместе с Примаковым.
Министр не был согласен с Примаковым: любые обещания Саддаму создают у него ощущение, что он может настоять на своем, если проявит упорство. Шеварднадзе возмущался, говорил помощникам, что готов уйти в отставку:
— Кто руководит внешней политикой? Я или Примаков? Кто за нее отвечает? Я не могу быть министром, если какие-то другие люди станут заниматься внешней политикой!
Примаков полетел в Европу, а потом в Соединенные Штаты со своим планом мирного урегулирования. Шеварднадзе передал американцам через своего помощника:
— Примаков направляется в Вашингтон с предложением, которое мне не нравится.
Примаков уговаривал американцев дать Саддаму возможность уйти, сохранив лицо. В частности, оставить ему два кувейтских острова и нефтяное месторождение, которые, собственно, и стали предметом спора с Кувейтом. Президенту Бушу Евгений Максимович внушал:
— Не загоняйте Саддама в угол. Ему надо помочь найти путь к политическому решению.
Буш решительно возразил Примакову:
— Саддам совершил преступления, сравнимые с гитлеровскими. Как же можно идти на уступки такому человеку?
Примаков понял, что вопрос будет решен военным путем. Он еще раз полетел в Ирак и сказал Саддаму:
— Вы меня знаете давно и понимаете, что я говорю вам только правду. Если вы не уйдете из Кувейта, по Ираку будет нанесен удар.
Саддам ответил, что он не может уйти, пока не решен вопрос о выводе американских войск из Саудовской Аравии, пока Ираку не обеспечен выход к морю и пока не решена палестинская проблема… Примакову не оставалось ничего иного, кроме как развести руками. Саддам сам навлек на себя военную катастрофу. Но это произошло уже после того, как Шеварднадзе перестал быть министром иностранных дел.
Совет Безопасности ООН принял 29 ноября 1990 года резолюцию, которая давала Багдаду сорок семь суток-«пауза доброй воли» — для вывода войск из Кувейта. На следующий день Ирак объявил на весь мир о том, что он отвергает эту резолюцию.
В середине декабря в Багдад отправилась делегация, которую возглавлял заместитель председателя Совета министров СССР и председатель государственной военно-промышленной комиссии Игорь Сергеевич Белоусов. Он надеялся уговорить иракцев принять мир и решить судьбу трех с половиной тысяч советских граждан в Ираке, которых Саддам удерживал в положении заложников. Для него это был инструмент давления на Москву. Игорь Белоусов достиг договоренности о том, что наши граждане будут отпущены. Они покинули Ирак, за исключением семидесяти человек…
Партийное собрание Министерства обороны дважды обращалось к Горбачеву с требованием привлечь Шеварднадзе к уголовной ответственности за продажу интересов Родины. В Верховном Совете и в печати министр иностранных дел подвергался не просто критике, а откровенным оскорблениям. Он превратился в козла отпущения. Его обвиняли во всех смертных грехах. А люди, которые должны были его поддержать, молчали. Он сильно обижался на Горбачева, который его не защищал, хотя министр проводил президентскую линию.
От Горбачева постоянно требовали скальпа Шеварднадзе. И президент явно подумывал о том, что, может быть, ему нужен новый министр, которого не будут каждый день топтать в Верховном Совете. Возможно, в Горбачеве проснулась ревность. Шеварднадзе стал известен во всем мире. Внешнюю политику страны связывали с его именем. Считали его не исполнителем воли Горбачева, а творцом политики. Это почетно для министра, но опасно для его карьеры. Шеварднадзе был честолюбивым человеком. Не любил оставаться на задворках. Говорят, что у Горбачева была мысль предложить Шеварднадзе громыкинский вариант — возглавить Верховный Совет.
Кончилось это тем, что в конце декабря 1990 года Эдуард Шеварднадзе на Съезде народных депутатов внезапно заявил, что уходит в отставку. Он больше не намерен был терпеть оскорбления, которым подвергался каждый день со стороны многих депутатов и прессы. Многие сочли его отставку неожиданной, хотя, скажем, мне этот поступок министра показался совершенно естественным.
Я работал тогда в журнале «Новое время» и накануне съезда написал статью, в которой предполагал отставку Шеварднадзе. Потом мне звонили иностранные корреспонденты, наивно предполагая, что у меня какие-то особые источники информации…
20 декабря, на четвертом Съезде народных депутатов, попросив слова, Шеварднадзе сказал, что это «самое короткое и самое тяжелое выступление» в его жизни. Как раз накануне депутаты предложили принять резолюцию, запрещающую руководству страны посылать войска в зону Персидского залива.
— Вчерашние выступления товарищей переполнили чашу терпения, скажу об этом прямо, — заявил Шеварднадзе. — Что, в конце концов, происходит в Персидском заливе?.. Мы не имеем никакого морального права примириться с агрессией, аннексией маленькой, беззащитной страны.
Шеварднадзе говорил, что против него развернута настоящая травля, и предупредил:
— Наступает диктатура… Никто не знает, какая это будет диктатура и какой диктатор придет, какие будут порядки… Пусть моя отставка будет, если хотите, моим протестом против наступления диктатуры. Выражаю глубокую благодарность Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Я его друг и единомышленник… Но считаю, что это мой долг как человека, как гражданина, как коммуниста…
Для Михаила Сергеевича демонстративный уход министра был крайне неприятным сюрпризом. Он обиделся, что Шеварднадзе не счел нужным заранее поставить его в известность, и опасался, что громкая отставка произведет неблагоприятное впечатление в мире, где решат, что за уходом министра последует резкое изменение политики.
Поэтому Горбачев отправил личное письмо американскому президенту Бушу:
«Для меня его заявление было полной неожиданностью. Это действительно так, и особенно меня огорчило не только то, что была нарушена лояльность по отношению к президенту. То, что он так поступил, не посоветовавшись и не предупредив меня, своего давнего друга и товарища, не имеет никаких оправданий. Что он безмерно устал, что невероятные перегрузки измотали его, что он, как у нас говорят, не жалея себя, выкладывался и вот в определенный момент сорвался — все это так. И поэтому хотелось бы отнестись с пониманием к его поступку. Но одобрить его я никак не могу… Я говорил с Эдуардом, хоть я и понимал, что отозвать свое заявление он уже не сможет. Это было бы потерей лица. При его чувстве достоинства это невозможно… Мне его будет очень недоставать…»
По просьбе Горбачева Эдуард Амвросиевич еще некоторое время исполнял обязанности министра. В Вашингтоне опасались, что министром станет Примаков. Но Горбачев предпочел Александра Александровича Бессмертных, кадрового дипломата, посла в Соединенных Штатах.
