Книга Assassin's Creed. Единство - Оливер Боуден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова осознание нереальности происходящего захлестнуло меня, словно волной. О заказчике убийства моей матери мне рассказывал человек, нанятый совершить злодеяние.
– Вопрос остается открытым: зачем ему понадобилось устранять мою мать? – сказала я, глотнув вина.
– Не налегайте на выпивку.
Раддок потянулся с намерением взять меня за руку. Бокал замер возле моих губ. Я сердито смотрела на своего гостя, пока он смущенно не убрал руку.
– Не смейте больше меня трогать, – сказала я. – Никогда.
– Простите, – пробормотал Раддок, опуская голову. – Я не хотел вас обидеть. Просто мне показалось, что вы пьете слишком быстро, только и всего.
– А вам известно, что почти все знакомые считают меня пьянчужкой? – язвительно спросила я. – Но я знаю, сколько могу выпить и с какой скоростью. Так что спасибо за заботу.
– Я всего лишь хочу вам помочь, – сказал он. – Это самое малое, что я могу сделать. Вы не только спасли мне жизнь, но и заставили по-новому на нее взглянуть. И теперь я пытаюсь стать другим человеком.
– Рада за вас. Но если бы я знала, что ваше спасение чревато последующими нотациями насчет моего пристрастия к вину, то не стала бы тратить время и силы.
– Простите, – повторил Раддок.
Назло ему я сделала большой глоток.
– А теперь расскажите, что вам известно о Короле нищих.
– Найти этого человека очень трудно. В прошлом ассасины пытались его убить.
Ну и ну!
– Значит, вы работали на заклятого врага ассасинов? Насколько понимаю, это обстоятельство вашей жизни вы постараетесь сохранить в тайне?
– Конечно, – ответил покрасневший Раддок. – Тогда, мадемуазель, я переживал далеко не лучшие дни.
То, что он переживал, меня не волновало.
– Говорите, ассасины пытались его убить. И чем же он им помешал?
– Он жесток. Его власть распространяется на всех парижских нищих. Те обязаны платить ему дань. Известно, что если дань оказывается недостаточной, за дело принимается подручный Короля нищих, некто Ла Туш. Тот отрезает беднягам руки и ноги, поскольку калекам добросердечные парижане склонны подавать охотнее и щедрее.
Мне чуть не стало дурно от отвращения.
– В таком случае ассасины и тамплиеры должны бы в одинаковой степени желать его смерти. – Я презрительно скривила губы. – Или из ваших слов следует, что только добросердечные ассасины желали смерти Короля нищих, тогда как мы, жестокосердные тамплиеры, смотрели на его зверства сквозь пальцы?
Печаль в глазах Раддока показалась мне напускной.
– Есть ли у меня право, мадемуазель, выносить какие-либо моральные суждения? Но если тамплиеры смотрели на его зверства сквозь пальцы, вывод напрашивается сам собой: значит, Король нищих – один из них.
– Чепуха. Мы бы не потерпели в своих рядах столь отвратительного человека. Мой отец не позволил бы ему находиться в ордене.
Раддок лишь пожал плечами и развел руками.
– Мадемуазель, если то, что я рассказываю, повергает вас в ужас, я искренне прошу меня простить. Возможно, вам не стоит думать так обо всех ваших собратьях. Речь скорее идет об… «отбросах ордена». Я ведь тоже могу причислить себя к «отбросам ордена»…
Значит, «отбросы ордена». Негодяи и мерзавцы, замышлявшие убить мою мать. Не они ли убили моего отца? Если да, тогда следующей в очереди была я.
– Я верно угадала, что вы хотите вернуться в орден ассасинов? – спросила я, налив себе еще вина.
Раддок кивнул. Я улыбнулась:
– Тогда послушайте, что я вам скажу. Вы уж простите меня за грубость, но когда-то вы пытались меня убить, и потому за мной осталось право ответного удара. Так вот: если вы лелеете надежду вернуться к ассасинам, вам нужно что-то делать с этим запахом.
– С каким запахом?
– С вашим, Раддок. Вы отнюдь не благоухаете. От вас довольно отвратительно пахло и в Лондоне, и в Руане, да и сейчас тоже. Может, вам стоит основательно вымыться? Побрызгаться духами? Ну как, это грубое замечание?
– Ни в коей мере, мадемуазель, – улыбнулся он. – Я ценю вашу откровенность.
– Скажите, а зачем вам возвращаться к ассасинам? Я все пытаюсь понять и не могу.
– Как понимать ваши слова, мадемуазель?
Я подалась вперед, щурясь на Раддока и покачивая бокалом.
– Просто на вашем месте я бы прежде крепко подумала.
– Что вы хотите этим сказать?
Я небрежно махнула рукой:
– Раддок, я пытаюсь объяснить, что вы теперь вне игры. Далеко за ее пределами. Вы свободны от всей этой… – я сделала еще один легкомысленный взмах, – чепухи. Ассасины. Тамплиеры. Тьфу, одним словом. У каждых хватит догм на десять тысяч церквей, а убеждений, заводящих в тупик, и того больше. Веками эти ордена ожесточенно воюют между собой. Спрашивается, ради чего? Человечество все равно идет своим путем. Взять ту же Францию. Мой отец и его советники годами спорили до хрипоты о «наилучшем» курсе для страны. А кончилось тем, что революция вызрела и свершилась без малейшего их участия. Остается лишь горестно усмехаться. Где был Мирабо, когда толпа штурмовала Бастилию? По-прежнему голосовал в павильоне для игр в мяч? Ассасины и тамплиеры напоминают мне двух клещей, сражающихся за власть над котом. Высокомерия предостаточно, а результатов – ноль.
– Но, мадемуазель, каким бы ни был исход событий, нам следует верить, что мы способны произвести перемены к лучшему.
– Боюсь, мы глубоко заблуждаемся на этот счет, Раддок, – ответила я. – Глубоко заблуждаемся.
Выпроводив Раддока, я решила, что вполне готова к новым визитам непрошеных гостей. И не важно, кем они будут: революционными мародерами, посланцами Кэрроллов или предателями из моего ордена. Я сумею их встретить.
К счастью, запасов вина в особняке было более чем достаточно для подкрепления моих сил во время ожидания.
Они явились днем. Пробрались во двор, но шум их шагов все равно достиг моих ушей. Я ждала гостей в полутемном коридоре (окна были заколочены), с пистолетом в руках.
Я, хозяйка особняка, была готова к встрече и нарочно оставила дверь приоткрытой. Когда они стали подниматься по ступенькам, я взвела курок и подняла пистолет.
Скрипнула дверь. В прямоугольнике солнечного света, легшего на половицы, обозначилась тень, которая быстро растянулась на весь пол. Потом обладатель тени переступил порог и вошел в сумрак дома.
– Элиза, – произнес он.
В моем затуманенном сознании мелькнула мысль: «Как же давно я не слышала человеческого голоса и как этот звук, оказывается, приятен для слуха». И какая благодать, что голос принадлежал… ему.
