Книга Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул

— Кэрол — это я.

Я глубоко затягиваюсь сигаретой — в отчаянной необходимости и чтобы выиграть время. Что у меня есть? В лучшем случае пара секунд, в течение которых я должен придумать оправдательный ответ. Задержись я дольше, и она поймет, что я лгу.

Конечно, если есть необходимость лгать.

А зачем мне лгать?

Почему бы искренне не сказать ей, что мне очень жаль, но произошла крупная ошибка: я увлекся не ей, а ее подругой? А потом мы просто выпьем, пойдем каждый своей дорогой и избавим себя от долгого неприятного вечера, в течение которого будем выяснять, насколько мы несовместимы. ПОЧЕМУ?

— Конечно, я знаю, кто ты, — говорю я, округляя рог в улыбке. — Я хотел узнать, что случилось с той Кэрол, которую я видел на днях в столовой? Ты очень сильно изменилась, ты стала…

О, господи. Если я скажу «настолько красивее», она решит, что, когда я увидел ее впервые, она показалась мне совершенным страшилищем, и расстроится, подумав, что я пришел только из чувства долга.

Но если я не проявлю достаточного воодушевления, она поймет, что я говорю неискренне, и сама потеряет интерес, а в результате совместный вечер станет скучным, и оставшиеся шансы на яростный сексуальный контакт, о котором я мечтал на прошлой неделе, сведутся к нулю. По первым впечатлениям это не то, к чему я очень стремлюсь. Никогда нельзя знать наверное. Не стоит сжигать свои корабли.

— Стало быть, ты понимаешь! — говорю я, как будто моя необъятная улыбка может выразить больше, чем какие-то жалкие слова.

Непохоже, чтобы она понимала. Она моргает глазами так, что кажется, будто она сейчас расплачется, но голос звучит неожиданно твердо.

— Если хочешь, мы сейчас все прекратим, и у меня не будет к тебе претензий.

— Что? Почему ты решила, что я этого хочу?

Ее голубые глаза полны слез. Напоминает Кэрри. У Сисси Спейсек тоже влажные голубые глаза? Не знаю. Но ее призрак бросает меня в дрожь.

— Я просто хочу, чтобы мы были честны друг с другом, вот и все.

Я смотрю ей в глаза и отчетливо произношу каждое слово:

— Я хочу остаться.

— Очень любезно с твоей стороны, но ты можешь изменить свое решение. Пожалуйста…

— Я не собираюсь изменять свое решение, — говорю я, надеясь, что если буду разглядывать ее достаточно пристально, то найду в ней что-нибудь привлекательное. — Я пришел сюда, чтобы провести с тобой приятный вечер, и не отказываюсь от своего намерения. Давай за это выпьем, хорошо?

Я чокаюсь с ней бокалами.

— За прекрасный вечер, — говорит она.

— По-моему, звук какой-то слабый, — говорю я.

Мы снова чокаемся.

— За великолепный вечер.

— Отлично.

Погода не слишком располагает к нахождению под открытым небом, но я все же предлагаю выйти на балкон, выдающийся над рекой. Там найдется какая-нибудь тема для разговора и меньше вероятность, что нас увидит кто-нибудь с работы. И будет темнее, чтобы я не мог слишком хорошо разглядеть ее.

Нельзя сказать, что она совершенно уродлива. Не сомневаюсь, что при правильном освещении, правильно одетая и с правильной косметикой она выглядела бы вполне прилично. К несчастью, в данный момент не соблюдается ни одно из этих условий. Если не считать ее глаз — второго ее достоинства при условии, что вы сможете не обращать внимания на злополучный эффект Кэрри, — самой бросающейся в глаза ее привлекательной чертой станут блестящие волосы. А если лучшее, что вы можете сказать о девушке, пришедшей на свидание с вами, это ее блестящие волосы, то…

Нет, мне очень нравится и как она одета. Толстые черные колготки, черные водолазка и жакет и в тон им юбка в бледно-серую клетку. Так же, как миллионы торговых агентов, бухгалтеров и секретарш солидных фирм. Но мне это нравится. Когда я смотрю на нее и мысленно отделяю голову, то могу представить себя с кем-нибудь из более красивых так же одетых девушек, которых когда-то встречал.

Мы обменялись обычными банальными сведениями друг о друге — ей двадцать два, изучала социологию в Манчестере, работает в маркетинге, живет в Кэмбервелле, не курит, не интересуется наркотиками — рухнула еще одна надежда, что создастся ситуация, при которой мы не сможем отвечать за свои действия, — и после этого говорим банальности о том, что видим вокруг.

«О, смотри, полицейский катер! Что он там кружит — тело ищут?» Как будто, если найдут тело, наша встреча пройдет удачно.

Кэрол не уверена.

Хорошо, на наши отношения это вряд ли повлияет, но разве вам, когда вы видите что-то плывущее по реке, не хочется, чтобы это оказалось мертвым телом? Нет? А мне хочется, хотя предпочтительно, чтобы оно было достаточно свежим, потому что со временем они сильно раздуваются и начинают вонять, и все в таких морщинках, что отпечатки пальцев слезли, и опознание делают по зубам. А вонь — проставляешь себе эту вонь?

Кэрол не хочет представлять.

А я часто размышляю об этом. Допустим, ты хочешь покончить с собой и бросаешься в Темзу, а потом передумываешь топиться — как считаешь, удастся выбраться или течение такое сильное, что ничего не выйдет? Или, когда ныряешь на пари, иногда возникает соблазн. Это похоже на то головокружение, которое чувствуешь, когда стоишь на краю скалы и тянет подойти еще ближе — не замечала? Может быть, это свойственно только мальчикам. Странно, иногда желание бывает такое сильное, вот как сейчас.

Кэрол считает, что этого не следует делать.

Извини, я тебя напугал? Не хотел. Видишь вон тот дом? Там живет Йэн Маккеллен, однажды был у него на вечеринке — у него сад на самом берегу, или я путаю его с Дэвидом Лином; на самом деле я и из дома не выходил. Какое о нем осталось впечатление? Очень милый, если ты молодой мужчина и он не знает, что ты не гей, что в моем случае, конечно…

Кэрол доверительно сообщает, что многие ее подруги подозревают, что я все-таки гей.

О, боже (содрогаюсь при мысли, что она разговаривает обо мне с подругами; все, что я сегодня сделаю, немедленно станет им известно), да знаю, знаю — иногда я и сам не уверен.

Не уверен?

Ну, положим, я преувеличиваю. Но как это узнать, как вообще об этом узнают? У тебя, например, никогда не возникала мысль о сексе с другой женщиной?

Я понимаю, что происходит: я всегда, если мне не удается справиться с ситуацией нормальным образом, превращаю себя в какого-то другого человека и как бы не сам ощущаю все, а через этого другого. Я превратился в наглого, противного, карикатурного, самовлюбленного типа, который, как я надеюсь, не должен ей понравиться, и тогда я не буду вынужден оскорбить ее чувства, потому что она сама решит отвергнуть меня, а не наоборот. По крайней мере так ей будет казаться.

Теперь последует неизбежное продолжение о том, как мне хотелось бы быть лесбиянкой и как замечательно быть женщиной и иметь собственную пару титек, которые можно ласкать, и чем более противен я становлюсь самому себе, тем более губительно непристойным мне нужно стать, чтобы наказать себя за такое ужасное поведение, и, таким образом, эта спираль самоотвращения становится все страшнее, но тут я замечаю, что она дрожит от холода, и, наверно, уже давно.